Свой — чужой

Александр Сергеевич свое загородное имение называл «Аэродромом», что было неудивительно, так как его самого в определенных кругах именовали Юнкерсом. Господин Юнгеров в последнее время, представляясь разным интересным людям — возможным партнерам и просто состоявшимся личностям с нормальным чувством юморa, — величал себя «бывшим бандитом, а ныне — мирным магнатоолигархом». Если собеседник в ответ на такую саморекомендацию по-человечески улыбался, то он становился Александру Сергеевичу интересен и у знакомства появлялась взаимоинтересная перспектива — либо деловая, либо «отношенческая». С теми же, у кого Юнгеров после своей коронной фразы видел в глазах тень опасения, он старался знакомство не продолжать.

К рубежу тысячелетий Юнкерс подлетел не только с багажом интересной биографии. Мир изменился — изменился и Александр Сергеевич. Гангстерские войны, заливавшие Питер кровью в начале и середине девяностых, отгремели. Выжившие в них лидеры должны были становиться капиталистами, если хотели выжить «социально». Юнгеров быстро научился зарабатывать, а не «отбивать лавэ завтра». Ему стали интересны проекты с глубокой перспективой в будущем. Команда Юнкерса, не распавшаяся после посадки лидера и большинства его окружения, сумела перерасти из преступного сообщества в настоящую финансовую структуру. «Мы теперь — мирные люди, — шутил по этому поводу Юнгеров, — но у нас есть бронепоезд, он на ходу, а на каком запасном пути мы его прячем — мы никому не скажем»[1]. Империя Александра Сергеевича включала в себя рынки и магазины, заводы и кинотеатры, она проводила престижные теннисные турниры и создавала фонды для математически одаренных детей. Биографию свою Юнгеров никогда ни от кого не скрывал и не пытался «подчистить», однако потратил достаточно сил, средств и нервов, чтобы питерские СМИ, после нескольких выигранных адвокатами Юнкерса судебных процессов, называли его не иначе как «авторитетным предпринимателем», а не «одним из лидеров бандитского Петербурга». Да и вообще к двухтысячному году в Питере в определенных кругах вспоминать об «интересном прошлом серьезных людей» стало признаком невоспитанности. С Александром Сергеевичем считались, с ним имели дела и политики, и чиновники самого высокого уровня — а куда им было деваться? Обойти такую глыбищу было трудно… да и стоило ли? Империя Юнкерса платила государству колоссальные налоги, и государство эти деньги принимало… И все же… Иногда Юнгерову, несмотря на все богатство и на все возможности, которые даже и не снились обыкновенному человеку, чудился порой шепоток за спиной: «Бандит…» В глаза, конечно, никто ничего не говорил, но… Наверное, похожие ощущения испытывали раньше приписные дворяне, попав в общество столбовых, — все очень вежливо, но…

Стало быть, гостей свозили на «Аэродром Юнкерса». Свозили — не потому, что насильно, и не потому, что гости сами бы не смогли добраться — у большинства приглашенных, конечно же, имелись и собственные машины, а у некоторых — и персональные шоферы… Но — Александр Сергеевич не мог позволить гостям в этот день, когда по всей России празднуют старый Новый год, добираться своим ходом. Господин Юнгеров собирались гулять — и не просто гулять, а с выходом, заходом и чечеткой. Дело в том, что именно в этот день Александра Сергеевича угораздило родиться. И именно в двухтысячном году ему исполнилось ровно сорок лет. Надо сказать, что Юнкерс никогда свои дни рождения особо широко не отмечал, а иногда не отмечал и вовсе. А тут вдруг решил, и не просто решил, а «чтоб все по-взрослому было». Поэтому гости были предупреждены заранее о том, что за ними заедут, и о том, чтобы не рассчитывали откланяться ранее чем через день. По такому случаю отказать Александру Сергеевичу никто не смог, потому что собирал он не абы кого, а людей близких, почти родных, тех, кого любил и кто любил его. Причем приглашал Юнкерс персонально — без мужей-жен, с которыми вопросы заранее «утрясались» — в каждом случае по-разному, но всякий раз без ущерба для приглашенного. Юнгеров и его люди умели объяснять и убеждать не только силой, но и обаянием.

Всех гостей свезли к «Аэродрому» почти синхронно и торжественно препроводили в огромную залу — кухню, стены которой были сложены из гранитных валунов. («Моя кухонька, — любил иногда похвастаться Юнкерс, — легко атомную войну переживет!»)

На стол, больше похожий на волейбольную площадку, поставили много всякого разного…

(Когда повар спросил, как накрывать, и начал было перечислять что-то, Юнгеров разозлился:

— Что ты мне своим образованием манерным тычешь?! Ты пойми: надо, чтоб с душой… Придут друзья, родные мне люди, близкие женщины… Надо, чтоб вот как… Не так, чтоб черную икру ложками, а… чтоб тоже ложками, но… Короче! Ты же у нас по заграницам учился? Ну и давай! Некоторые будут из небогатых, но надо, чтоб и они… Понял?

— Чего уж тут не понять, — вздохнул специалист по разным кухням, которому Юнгеров не разрешал лишь картошку на сале жарить, и отправился «колдовать». Колдовал он трое суток.)