Свои и Чужие (СИ)

После Семилетней войны, многие вернувшиеся быстро поняли, что на Родине их не особо-то и ждали. Теперь жизнь разыгрывалась по другим правилам, в которых ценились совершенно иные качества, особенно в условиях рыночной экономики и большой конкуренции. Открытость, щедрость, честность и прямолинейность перешли из категории обыденных качеств, которые были характерны для их военного общества в разряд слабостей. Среднестатистический ветеран просто не мог познать концепции «не обманешь- не проживешь», ибо на войне люди с таким мировоззрением долго не вытягивали- никто не хочет, чтобы человек с подобными убеждениями прикрывал тебе спину, ведь на кону не какие-то материальные ценности, а твоя собственная жизнь. И тем более, после семи лет в таких условиях, честность и открытость становятся сами собой разумеющимися атрибутами в фронтовом быту. Поэтому, после возвращения домой, будучи не один раз обманутыми государством и окружающими, ветераны стали тянутся друг к другу вновь: организовывать закрытые клубы, бары, сообщества, комитеты и тому подобные организации.

Недоверие к обычным окружающим подвигло бывших солдат использовать черные черепки и на повседневной одежде, знак того, что перед тобою товарищ и друг. Со временем стало складываться и негласное правило — если товарищ в беде и у тебя есть возможность помочь — помоги.

Именно по этим причинам, бармен Дан, слушал сейчас исповедь человека, которого едва знал. Месяц назад он впервые увидел Наба, зашедшего к нему в бар пропустить кружку пива после тяжелого рабочего дня. На спортивной куртке гостя, в области отложного воротника зиял побитый временем черный черепок. В свою очередь и на темно-синем фартуке бармена был такой же, а потом оказалось, что у всех посетителей заведения имеется схожий аксессуар на одежде.

— Ну и дела дружище, соболезную. — Дан похлопал Наба по плечу.

— Я понятие не имею, где мне взять столько денег, сам знаешь, банки нашему брату не охотно кредиты выдают, да и не даст мне никто столько, даже занять не у кого. Если я все продам, что у меня есть, едва наберу лимонов семь. Он сказал, что сумма может быть раза в два больше, а мне ещё жену хоронить… — Оперев голову на руки, Наб замолчал.

Бармен протирая стакан, обдумывал сказанные слова.

— Слушай, есть один выход. Скажем так, в нашем кругу вращаются люди, которые имеют завязки с Аговиром, с его спецслужбами. Там сейчас большая буча зреет, что-то очень грандиозное. У этих черномазых море нефти, перегруженный заказами ВПК и чрезмерно нездоровые амбиции, в общем, идеальный коктейль для полномасштабной войны с соседом. Многие наши, чувствуя это, едут туда именно по финансовым соображениям.

Наб поднял голову и посмотрел с негодованием прямо в глаза собеседнику.

— Ты предлагаешь мне стать вшивым сборщиком клубники на чужой ферме?

— Я тебе ничего не предлагаю, а озвучиваю возможность решения твоей проблемы. Посмотри правде в глаза. В условиях нашей страны тебе не собрать в срок эти деньги, а у твоей дочери нет времени на ожидание. В Аговире платят колоссальные бабки, более того, там есть условия беспроцентного кредита. Сразу получаешь деньги, а далее их отрабатываешь, если убивают, отрабатывает семья. Рисковано, но для твоего случая приемлемо. Так что разберись в приоритетах. Верность Родине конечно хорошо, но она тебе средств на лечение не даст, и как понял, дочь у тебя одна и у неё мало времени. В любом случае, воевать будешь не против своей страны. Наб, я вижу ты смекалистый мужик, должен уже понимать, что в современной жизни нет беспроигрышных партий, по крайней мере, для нас. Всегда нужно выбирать из двух зол. Так что, подумай, а как созреешь, сведу тебя с нужными людьми. Хорошо?

Наб кивнул, несколько мгновений помолчав, ответил: «Хорошо, Дан, я тебя услышал, спасибо, я обдумаю.»

— Славно. А теперь иди вон на тот диванчик и поспи пару часов, тебе нужно отдохнуть, в десять я закрываюсь.

***

Тишина хранилища была нарушена шумом приближающихся шагов. Наб моргнув несколько раз, сбросил мутную поволоку. Глубокий сон, словно трясина утопил в себе ослабленное кровопотерей и безумным днем тело.

— Ну что, Наби, попортили тебе шкурку. — Киб, присел рядом командиром, и потрепал того за плечо, — этак тебя угораздило, как попка-то?

— Где Лола?! — прервал тот своего зама, не найдя любимую в комнате.

— На позициях где-то. Час назад встретил её на лестницах южного. Сказала, что завтра уезжает, решила устроить прощальную вылазку с Вероном. У неё там до пятисотки троих или четверых не хватает.

— Вот манда! Я её жопу в помидор превращу! — взревел Наб, хотел было вскочить с дивана, но боль в ногах жестко пресекла отчаянную попытку. Со стоном, принял прежнее положение.

— Воу, воу! Спокойно, Наби! Ты что?

— Ничего. Твою мать, неужели она так обнаглела? Я приказал ей отсюда носа не высовывать до утра. Сколько времени, сколько я был в отрубе?

— Сейчас три часа ночи, а отдыхал ты, часов семь где-то.

— Плохо, очень плохо.