Свои и чужие

А вообще, в команде мне понравилось. Иногда даже жалел, что в своё время между общевойсковым училищем и военно-морским, выбрал сухопутную карьеру.

Вахты, как таковые, никто не назначал, но ночами я часто «работал радаром». После боя Страйкер свято уверовал в мою чувствительность, и теперь не упускал случая спросить, «что на локаторе». На вопрос о том, куда делась штатная аппаратура, он сначала безнадёжно махал рукой, но в итоге всё-таки рассказал.

— Было у нас всё, Гена, — грустно поведал Гордон. — И локатор был. Старый, двадцатимильный, но хороший. И радиостанция была коротковолновая. Вон, видишь кронштейн? — он показал на стену мостика, где одиноко торчала сваренная из дюймового уголка белая квадратная рама.

Я с интересом кивнул.

— Ходили как люди, с оповещением, с радаром. На этом самом месте торчал системный блок с двумя модулями. Всё на монитор выводилось. Но прямо перед отплытием, — он вздохнул, — прихожу, а этот кретин Васкес, конструкцию со стены откручивает. Схватил её в охапку и уволок.

— Куда? — мне стало действительно интересно.

— А кто его знает, куда? Я так считаю, что в ломбард, потому что, когда вернулся, тут же все баки под пробку заправил.

Я подумал и прокомментировал:

— Видимо, ему за этот рейс много пообещали, раз решил аппаратурой рискнуть.

— Авантюрист! — Страйкер шарахнул кулаком в переборку, и та гулко отозвалась. По толстому слою краски пробежала паутина трещин. — А мне теперь угадывай, кто рейс заказал, сколько обещал заплатить? Дойти-то мы дойдём, а дальше так и будем на ощупь жить?

— Гордон, кстати, а как ты курс без аппаратуры вычисляешь? По звёздам что ли?

Он коротко хохотнул и подтвердил.

— Могу и по звёздам. Но незачем. — Он показал на небольшой, дюймов семь, экран, вмурованный в панель перед штурвалом.

— Что это?

— Это, Гена, хитрая система. На любом корабле есть штатный радиопеленгатор. Ловит сигналы маяков. Видишь, на планшете карта?

Я кивнул и показал на красную точку посередине.

— Это мы, правильно?

— Совершенно верно, юнга. Сюда выводятся данные от ближайших маяков и накладываются на топографическую сетку.

— Как ещё Васкес эту систему не снял?

— Её можно продать только вместе с кораблём. Она штатная.

Я внимательно посмотрел на карту. Похоже, до места назначения нам оставалось не больше тысячи километров. Страйкер проследил мой взгляд и подтвердил.

— Миль пятьсот, пятьсот пятьдесят осталось. Послезавтра будем.

— Как пятьсот? — не понял я. — Мне кажется, не меньше тысячи.

— Гена! Говорю же, ты ещё сухопутная крыса. Это если считать в километрах. А миль, настоящих, морских, не больше шестисот. А точнее, где-то пятьсот пятьдесят.

Гордон часто подобным образом просвещал меня по вопросам морского искусства. Дизель, к счастью, послушно выдавал шесть-восемь узлов, то есть морских миль в час, управлялся он тоже из рулевой рубки, поэтому моторист, по выражению боцмана, «черепах гонял».

Свободное время мы с Энн проводили вместе, либо на палубе, либо в моей каюте. Никакого секса между нами не было. Мы вели душевные беседы. Точнее, Энн рассказывала мне о своей жизни.

Сама себя она считала девушкой печальной судьбы, и сейчас, сблизившись со мной, хотела высказать всю накопившуюся тоску.

Аня, а до переезда в Штаты её звали именно так, рассказывала, как из всей семьи остались только они с отцом, как он старался ни в чём ей не отказывать, и даже устроил учиться на журфак МГУ. Об этом времени Энн рассказывала с улыбкой, глаза её светлели. Видимо, учёба и вправду была самым счастливым периодом жизни.

Но потом умер отец, и оказалось, что даже наследовать дочери нечего — и бизнес, и имущество были записаны на его родственников. С университетом тоже пришлось распрощаться. Аня училась на платной основе, к тому же половину предметов сдавала по принципу «экзамена не будет, все билеты проданы», так что, когда прекратились денежные вливания, закончилась и учёба.

После пятого семестра ей бы пришлось идти, осваивать нелёгкую профессию бомжа, но девушка подсуетилась — шустро вышла замуж за приехавшего по обмену простого техасского парня, Джереми Баглера. Уже через полгода Аня получила Medicare [это медицинская страховка в США] на имя Энн Баглер.

— Имя-то зачем поменяла?

— Знаешь, Гена, Россия отняла у меня всё. Даже родного отца. И я хотела порвать последние связи с проклятой Родиной. В Штатах старалась только по-английски говорить, и Джереми просила не распространяться, что я русская.

Мужа Аня вспоминала с усмешкой. Весело рассказывала, как охмуряла наивного юношу, влюбляла в себя.

— Представляешь, я, оказывается, у него первая была. А как он меня боялся! Если бы не моя инициатива, то и не было бы ничего.

Часто Энн вспоминала Сергея Боброва. Причём, я чувствовал, что разговор о нём девушка заводит не «для галочки», а действительно скучает.

Нам было интересно вместе, я узнавал Аню, и она нравилась мне всё больше. Думаю, Бобру повезло с невестой.

Новая Земля. Федеральный округ Новый Израиль. Зион. 25 год 2 месяц 34 число. 16:30