Свои камни

Одна из шальных мин, которые просвистели ночью над аулом, прилетела сюда. Пробила крышу, пробила потолок и разорвалась в комнате, разметала стол и раскидала в стороны мужчину, женщину и маленькую девочку. Она лежал ничком, сжимая в руке раздавленный кусок розового пластилина.

Я обернулся именно в тот момент, когда он потянул спусковой крючок. Понимая, что все равно не успею я, все же пригнулся, и очередь ударила в стену над дверью обдав меня побелкой и щепками.

А протер глаза, а он уже бежал вниз по дорожке. Я вынул из кобуры пистолет и на удачу выстрелил ему вдогонку два или три раза.

Он бежал и вдруг весь подался вперед, как о толчка в спину, потерял равновесие, упал, проехался пузом по асфальту и замер.

Я попал ему в шею, пуля раздробила ему челюсть и вышла через правую щеку. Когда я подошел он еще хрипел, уткнувшись в бурую лужу и нелепо сучил ногами. К замысловатым застежкам его высоких ботинок прицепились оборванные стебли фиолетовых ромашек.

Гера

Разобравшись с делами фирмы, у меня было еще несколько часов побродить по городу. Хотя гер Франц предлагал мне остаться и пообедать, я отказался. Мне было интересно посмотреть на город, на ратушу, на дом Отто Дикса, пройтись по Ботаническому саду.

Я теперь много ездил. Наша фирма активно строила в Москве и Питере, привлекала огромное количество иностранных архитекторов и дизайнеров. Немцев, итальянцев, шведов. Всех, кто мог предложить что-нибудь революционное для преображения привычного облика русских городов. Иногда были совсем нелепые проекты, иногда фантастические, но попадались и вполне приемлемые.

Я сел за столик на открытой веранде уличного кафе. Заказал большую чашку кофе, потому что не понимаю этих «наперстков». Я сидел и смотрел на город. Где-то здесь а городе Гера, после войны родился мой отец и мой дядя. Дед и бабушка после войны некоторое время служили в этом городе, здесь у них и родились оба сына. Теперь дядя жил в другой стране. А в этом городе так никогда и не бывал.

– Эй! – кто-то окликнул меня и хлопнул по плечу.

Я обернулся, это был долговязый худощавый человек, со светлой бородой, но каким-то знакомым лицом.

– Я Вацлав, – человек сделал руками жест, словно снимал на камеру. – Вы меня не узнали. А я вас узнал.

– Вы оператор, – оживился я, и жестом пригласил его присесть – Действительно не узнал.

– А вы, почти не изменились, – улыбаясь сообщил Вацлав. – Какими судьбами?

– Работа, – ответил я, отстраняясь и давая официантке расставить на столике чашки и тарелочки с выпечкой.

– Тут мины? – пошутил Вацлав.

– Мин тут нет, – я поднял руки и улыбнулся в ответ. – Я теперь работаю в дизайнерской фирме, вот приехал к нашему архитектору. Капризный старикан скажу я вам. А вы как тут?

– Проездом,

– Опять ищите пещерных людей?

– Все в прошлом, – ответил Вацлав. – У меня теперь свое дело. Реклама контракты, командировки, Вы тут надолго?

– Нет, у меня через четыре часа самолет. Вот решил пока посмотреть город.

Мы проболтали с пол часа, поделились новостями, поговорили о погоде. Вацлав рассказал, что Катаржина теперь работает где-то в Южной Америке. А на Кавказ она больше ни ездила. И в Россию тоже не ездила. А он потом был в Африке, снимал слоновый заповедник. А в Антарктиде пингвинов.

Выходя из кафе, я заметил в цветочном ящике на подоконнике фиолетовую ромашку.

– Остеоспермум, – сказал я. – темно-фиолетовый. По-английски «deep purple».

– Что? – переспросил Вацлав, он все еще что-то рассказывал, и я его невольно перебил.

– Такие ромашки, называются: остеоспермум, – пояснил я, указывая на фиолетовые цветы, – У меня жена выращивает на даче. А еще он называется, капская или африканская ромашка.

– Да, – искренне удивился Вацлав. – Я не знал. Моя жена выращивает хризантемы и лимонное дерево.

Красный угол

Местами полевая дорога переходила в узкую тропку, и машина заново прокладывала себе путь в еще не поникшей, хотя и осенней траве. Перевалив по самодельному мостику заросшую осинами канаву, дорога резко свернула влево и уперлась в участок. Не в калитку, не в ворота. А именно в участок. Никаких четких границ у него давно уже не было. Забор полностью исчез, более-менее крепкие столбы ворот, теперь были в стороне и между ними проросла березка. Яблони, без которых невозможно представить ни один деревенский участок, перемешались с напиравшим лесом.

Дом сгорбился и словно осел под массой времени. Вот-вот и уйдет под землю. Крыльцо покосилось. Дверь, обитая на старый манер черным дерматином, заперта на новенький висячий замок. Вокруг дома, там и тут, стоят и лежат какие-то доски, сложены ведра без донышек, стертые от работы лопаты. Из-под стрехи торчит коса. Давно не брали ее в руки, клин рассохся и косовище треснуло.

– Село-то раньше большое было, – сказал Иван, подбирая к замку ключи на сером шнурке. – А теперь только я с женой круглый год живу, да еще на том конце двое стариков.

– А летом?