Золотов отряхнулся и вышел на трассу. Первый же частник притормозил и довез его до города. Нащупав монету, Золотов вошел в кабину телефонаавтомата.
— Мэри? Жених уже ушел?
— Он и не заходил. Проводил до подъезда, и все.
«Ну и дурак», — подумал Золотов.
— Не скучаешь?
— Мне не до этого: голова раскалывается! И вообще, ты меня вытащил из постели.
— Дело поправимое. Жди, через пару часиков загляну.
Молчание.
— Слышала?
— Слышала.
Голос бесцветный, без интонаций, обреченный. Ну да плевать.
Федор лежал на кровати в одних трусах, бессмысленно глядя в потолок. — Опять в меланхолии? Я надеялся, что сумею тебя расшевелить!
— Тошно, Валера. Все равно тошно.
— Так лечись, дурачок! Я же тебе и лекарство нашел. Или не понравилась Маринка?
Федор поднялся.
— Понравилась. Только… Какая-то она чересчур свободная, развязная, что ли.
Вот черт! Такую реакцию надо было учесть.
— Видишь ли, Федя, — печально начал Золотов, — к сожалению, это печать современной молодежи. Мы с тобой такими не были. А сейчас соблазнов много: бары, рестораны, танцульки. Все это налагает определенный отпечаток.
Он прошелся по комнате, озабоченно поглаживая затылок.
— Но у Марины все это внешнее, наносное. Она приехала из деревни, стала приспосабливаться к городской жизни и, боясь в чем-то отстать, чересчур активно копировала окружающих. А окружение — сам понимаешь. Так что она по-своему несчастная — мечется, ищет чего-то, найти не может. Ей бы помочь надо.
Краем глаза Золотов наблюдал за реакцией Федора. У того на лице отразилось сочувствие. Еще подлить маслица.
— Оденься, Федя, пойдем воздухом подышим, а то ты опять закиснешь.
— Верно, — Петренко начал натягивать брюки. — Хорошо, что зашел. Одному совсем тоскливо.
— Да, кстати, — сказал Золотов, когда они вышли из дома. — Ты Марине понравился.
Такой мужественный, говорит, самостоятельный, надежный. Ее можно понять: одна в городе, опереться не на кого.
Федор промолчал. Значит, достаточно на эту тему, иначе можно перегнуть палку.
— Когда у тебя рейс?
— Через пять дней уходим. Короткий конец, за месяц обернемся. А потом судно на ремонт станет.
— Ну ничего, хоть по твердой земле походишь. А то все волны, волны кругом.
Небось скукотища?
— Да нет. Привык.
— А что ты вообще думаешь дальше делать? В училище поступать, тут я тебе помогу железно, а потом? Зарплату прибавят на полсотни, а остальное все то же: три-шесть месяцев в море, коротенькая передышка и опять. Не успеешь оглянуться — старость подошла. А что ты видел, кроме штормов, штилей да торговых кварталов иностранных портов? Да ничего!
— Прямо-таки и ничего? А что я вижу здесь, если на то пошло?
— Здесь? Посмотри сам!
Они проходили мимо стеклянной стены молодежного кафе. Хлопнули дверцы кофейной «Лады», выпуская двух молоденьких, едва ли достигших совершеннолетия прехорошеньких девушек. Следом с достоинством выбрались усатые молодцы в кожаных пиджаках и, оглаживая своих подруг, повели их к открытой двери, откуда вырывались бурные ритмы. Посередине зала на небольшом возвышении весело прыгали нарядно одетые пары.
— Как видишь, жизнь бьет ключом! — Да-а-а, — скептически произнес Федор. — Кабаки, машины, девочки… На все это нужны деньги, и немалые!
— Ну уж тебе грех жаловаться!
— Имеешь в виду инвалютный оклад и импортные шмотки? Это, конечно, кое-что, но особенно не разгуляешься!
— Пожалуй. Есть у меня один знакомый, так он завез себе на дачу грузовик шампанского…
Такую байку Шах рассказывал про Полковника, насколько она достоверна, Золотов не знал, но говорил уверенно, как человек вполне осведомленный.
— …Однажды собралась у его веселая компания, шашлычки пожарили, коньячку выпили, все как полагается. А потом хозяин послал четверых ребят в погреб, и они вытаскивают ящиков десять шампанского. Гости в хохот: «Зачем столько?» А они — в дом, выносят ванну, на клумбу ставят… Хлоп, хлоп, хлоп — целый час бутылки откупоривали… Хозяин своей даме — прошу! А та была красавица, избалованная, неприступная, надменная… Но тут не устояла — разделась и бултых! Ну как! Что скажешь?
— Наверное, этот парень большой жулик!
— Да уж не маленький. И все?
— И девка, конечно, шлюха. Порядочная на виду у всех купаться не станет. Даже в шампанском.
Что же, тоже верно.
— Может быть, ты и прав. Но согласись — красиво! Кипение жизни, бурлеск! Будет что вспомнить в старости!
— Это да. Но нам так не жить.
— Почему? Все зависит от тебя!
Петренко засмеялся.
— Даже наш капитан, если будет всю жизнь инвалюту копить, и то так шиковать не сможет!
— Э, Федя, да ты узко мыслишь! Систематическое пересечение границы, разная конъюнктура рынков, перепады цен — да это же золотое дно!
— Контрабанду вертеть, что ли? На это намекаешь?
— А почему бы и нет? Это же не грабеж, не разбой и даже не кража — использование экономических законов!
— Знаю, — презрительно сплюнул Петренко. — Недавно на одном сухогрузе за такие штучки… пересажали.
— Потому что дураки. Если все хорошо продумать, риска практически не будет.
— А ты все хорошо продумал?
Золотов насторожился, почувствовал подвох.