Свои по сердцу

— И будет еще великое множество самых невероятных имен и фамилий, — сказал Жюль Верн. — Не выпить ли нам по рюмочке вина?

Онорина всплеснула руками:

— Вина! Ты хочешь себя убить!

— Все вредно для того, кто ничего не делает, — сказал Жюль Верн. — Ничто не вредно для того, кто трудится. А кто трудится, тот живет.

Онорина пригласила местного окулиста Курси. Он осмотрел глаз здоровый и глаз больной, сказал что-то похвальное по адресу здорового глаза и побранил глаз больной, потом прописал какие-то капли и запретил Жюлю Верну читать книги и писать романы.

— А если я буду писать книги и читать романы? — посмеиваясь в бороду, спросил Жюль Верн.

Курси ответил, что и этого нельзя.

— Как жаль, — вздохнул Жюль Верн. — А я начал писать специально для ваших внуков. Слушайте, дорогой Курси: воды Средиземного моря заливают пески Сахары и орошают пустыню. Аппарат тяжелее воздуха поднимается под облака…

— Говорите тише, не волнуйтесь, — заметил Курси. — Вам нельзя волноваться. Вам надо лежать с закрытыми глазами и…

— И думать? — смеясь спросил Жюль Верн. — Благодарю вас, от всего сердца благодарю вас! Я буду лежать и сочинять новые романы!

В истории болезни, заведенной Курси для потомства, сказано было: «Диабет косвенно повлиял на зрение. 11 августа 1896 года Жюль Верн ослеп на левый глаз. На восемь десятых потеряно зрение правым глазом. Больной чувствует себя превосходно. Аппетит хороший. Работоспособность изумительная: каждое утро десять-двенадцать страниц. Строка чуть кривит, но это вполне естественно и понятно…»

… Дама в темно-лиловом платье приехала в открытой коляске рано утром. Жюль Верн еще спал. На вопрос слуги, что угодно мадам, приехавшая опустила частую, темную вуаль и ответила, что ей ничего не угодно до тех пор, пока месье Верн не пожелает видеть ее, а кто она такая, это никого не должно интересовать.

— Пройдите в гостиную, мадам, — сказал слуга.

Дама взяла его под руку. Мелкими шажками, спотыкаясь о неровности дорожки перед домом, левой рукой приподнимая шумящую шелковую юбку, дама поднялась по ступенькам парадного входа, вошла в вестибюль, остановилась и, тяжело дыша, произнесла:

— Я так устала!..

— Гостиная рядом, мадам, — поклонился слуга и открыл дверь в маленькое, все в зеркалах и красном бархате, зальце. Дама переступила порог и сразу же опустилась в глубокое кресло.

— Как прикажете доложить о вас?

— Скажите, что месье Верна хочет видеть приезжая из-за границы дама. Если Жюль спросит… если месье будет настаивать, — поправилась дама, — чтобы вы узнали мое имя, скажите в таком случае, что… Ничего не говорите! Надеюсь, что меня примут ради простого любопытства.

Слуга поклонился и не торопясь стал подниматься по деревянной лестнице. Едва он скрылся за поворотом, как дама быстрым и ловким движением подняла вуаль, из бисерной сумочки вынула зеркальце и поднесла его к лицу. Она не охорашивалась, не пудрилась, — она только гляделась в зеркальце, поворачивая голову то влево, то вправо. На немилосердно тайные вопросы ее зеркальце отвечало коротко и строго: «Ты стара, но не безобразна, когда-то ты была хороша, даже красива, об этом подумает каждый, взглянув на тебя. Поменьше, милый друг, мимики — старым людям мимика во вред. Поменьше жестикулируй — умный мужчина ценит в женщине ровность движений и спокойствие, скупость каждого жеста. Сделай несколько глубоких вдохов и выдохов, выпрямись и помни, что тот, к кому ты пришла, моложе тебя только на год или на два…»

Онорина еще спала, и слуга не решился будить ее ради неизвестной, странной посетительницы. К тому же она хочет видеть только Жюля Верна. Кто не хочет видеть его!.. Слуга поднялся еще на несколько ступенек и остановился перед дверью с круглой медной ручкой. Слуга постучал. Молчание. Слуга постучал еще раз. Никакого ответа. Слуга понимающе улыбнулся и, открыв дверь, вошел в кабинет. Окна открыты, узкая железная кровать прибрана. Слуга выглянул в окно, выходившее в сад: месье Верн сидит на скамье подле клумбы с белыми розами и концом трости что-то чертит на песке. Пожарная лестница приставлена к окну. От земли до окна ровно шесть метров.

Слуга неодобрительно покачал головой: таким путем можно спускаться в сад только молодому, зрячему человеку, но месье Верн потихоньку от своей жены испытывает и нервы свои и способность ориентироваться посредством такой непозволительной гимнастики. Слуга вышел из кабинета. Не сказать ли приезжей даме, что месье в саду, где она и может его увидеть?..

— Мадам, — произнес слуга с порога гостиной. — Месье встал и находится в саду.

Дама порывисто опустила вуаль.

— Месье почти ничего не видит, мадам, — чуть слышно проговорил слуга. — Разве мадам неизвестно, что…

Дама подняла вуаль и тотчас опустила руки вдоль тела; голова ее часто-часто затряслась.

— Мадам! — испуганно вырвалось у слуги. — Вам худо?

Он охватил ее за талию, осторожно посадил в кресло.

— Все прошло… — задыхаясь произнесла дама. — Вы говорите, что месье в саду? И почти ничего не видит?

— Почти ничего, мадам, — отозвался слуга. — Контуры предметов, очертания, а иногда цвета — черный и белый.