Свой среди чужих. В омуте истины

Пока я раздумывал, что ответить, к нашему столику подо­шел швейцар и, почтительно поклонившись, протянул Рощину записку. Взглянув на нее, он быстро встал и, поглядев на Кат­кова, сказал:

—  В фойе ждет наша красавица. Сейчас ее приведу! Про­стите!..

Проводив своего мэтра взглядом, Иван поднял свой бокал:

—  Давай, Володька, до дна! За нашу добрую старую друж­бу! — и я последовал его примеру. А он неторопливо намазал майонезом кусок рыбы, отправил ее в рот и, глядя в глаза, про­должал:

—  Не думай, друг дорогой, будто мы не знаем, чем ты за­нимаешься в НТСНП. На твоем попечении охрана Политбюро Союза, а после отъезда Околовича,—контрразведка. А приехал сюда, полагаю, выявлять не согласных с установкой Байдалакова: «Против большевиков—хоть с чертом!» Связаться с абвером или гестапо и делать все возможное, чтобы не допустить при их помощи энтеэсовцам, да и прочим белоэмигрантам, вступать в ряды Сопротивления. И, конечно, выявлять их главарей, вроде «Кошечки», о которой я тебе рассказывал, или ее подруги Нины Поль...

—  Иван!..

—  Не перебивай, выслушай до конца. Сейчас она придет сюда. Услыхав, что мой товарищ приехал из Белграда, Нина заинтересовалась: у нее столько связано с Югославией, столько знакомых, добрых подруг... Получилось случайно, мир на этом стоит. Случайно узнал, что этот твой Блайхер сюда явился се­годня, и кто знает, какие случайности нас еще ждут! Она идет с репетиции, потом я отвезу ее домой и вернусь, а ты посиди с Рощиным, послушай его мнение, которое совпадает с мнением Бунина, Зайцева, Шмелева и многих других писателей. Поду­май, прислушайся к голосу совести, что говорит твоя дворянская честь. А потом...

—  Кто тут приехал из Белграда? — услышал я до боли зна­комый голос, обернулся и вскочил.

Передо мной стояла Нина, я видел, как ее устремленные на меня большие голубые глаза расширились, засияли радостным блеском, потом стали синеть, тухнуть, наливаться холодом, от­чужденностью, а из полуоткрытых губ вырвался мучительный шепот:

—  Владимир...

—  Так вы знакомы? — удивился стоявший за ней Рощин.

—   Ниночка... Ниночка... — сдавленно пролепетал я, не в силах оторвать взгляда от лица молодой женщины в расцвете красоты. И вдруг спазм сдавил мне горло, а на глаза набежали слезы. Чтобы их скрыть, я склонился и схватил ее руку.

Ее пальцы беспомощно легли на мою ладонь, словно искали защиты и не хотели уходить...

Рощин сначала с недоумением поглядывал то на меня, то на Нину, но потом, сообразив, что мы были не только знакомы, обернулся к Каткову и о чем-то с ним заговорил, деликатно давая нам возможность прийти в себя...

Прошло более пяти минут в полном молчании. Дар речи я обрел только за десертом. Нина слушала белградские новости и почти не задавала вопросов даже тогда, когда я заговорил об общих знакомых. И только временами останавливала на мне пристальный взгляд, когда я не смотрел в ее сторону.

После кофе, воспользовавшись паузой, Нина поднялась, с деланой улыбкой поблагодарила меня и поглядела на Каткова.

В ее глазах стояла грусть. Она протянула руку Рощину:

—Спасибо за сюрприз! — потом повернулась ко мне.—Для вас это был тоже сюрприз?

— Я знал, что вы выступаете в Гранд-опера, и рассчитывал вас встретить, не тут, и поговорить с тазу на таз!

—  Зачем?

—  Чтобы не считали меня таким... объяснить...

Ее пальцы, лежавшие на ладони, снова вздрогнули, когда я целовал ей руку. А губы прошептали: «Прощайте!»

Мы остались с Рощиным наедине.

—  Ради бога, извините! Так неловко получилось. Как я по­нял, Нина — ваша бывшая симпатия?

—  Моя несуженая невеста, которую люблю до сих пор, — пробормотал я насупясь.

—Иван, когда может, отвозит ее домой. После гибели мужа- офицера она знает только одно: театр и Резистанс... Особенно после нападения.

—  Опять Сопротивление! Николай Яковлевич, а вы оба не боитесь выдавать тайну этой женщины, зная, чем я занимаюсь в НТСНП?

—  Мы, я ведь корниловец, еще не потеряли веры в себя и наших сыновей, потому говорю открыто. Тем более понял, что Нина Александровна к вам, как и вы к ней, небезразлична! Со­временная женщина, в отличие от мужчины, который больше полагается на технику, удаляясь от природы и тем ослабляя свои духовные силы, использовала эти силы по-иному и по­тому больше сохранила свое платоническое естество и вникла в суть самой жизни.

—  Считаете, что вновь наступает матриархат?

—Было бы неплохо. Мы накануне больших испытаний. Я не говорю только о войне. Меняется психология каждого поколения далеко не в лучшую сторону. Пройдет еще пятьдесят—сто лет, и люди все больше будут походить на обезьян — самых бездель­ных животных... Живя в безопасности в рощах, изобилующих плодами, они не тратят сил и времени на добывание пищи. А на­сытившись, ищут развлечений в пакостях. Швырнуть орехом в глаз тигру, нагадить на голову слону, а потом издеваться над ними со своей безопасной высоты — они чувствуют свою бес­помощность, свое ничтожество, и озлобленно за это мстят... — Рощин подозвал гарсона и указал на пустые бокалы.