Своя-чужая война

В то время как «верные» медленно двигались в сторону лагеря гронхеймцев, с другой ее стороны с гиканьем, уханьем и свистом, будто самые натуральные степные дикари, о которых совсем недавно говорила личная «тень» князя, раскручивали свою карусель бойцы Третьего Разящего легиона. Привстав на стременах, они на полном скаку проносились буквально в полутора сотнях шагов от границы лагеря и пускали в его сторону стрелы. Правда, выбирали пока в качестве мишеней не воинов. Оперенные убийцы летели во все те же пустые котлы, древки знамен, сваленные щиты и веревки, которыми растягивали шатры. Ближайшей задачей княжеских воинов было не убить спящих, а посеять в лагере панику. Вот когда или, вернее сказать, если гронхеймцы, несмотря на все, организуются и попытаются дать вооруженный отпор, вот тогда острые жала стрел будут впиваться уже не в дерево и медные бока котлов, а в податливую плоть.

А в лагере творилось невообразимое. Разбуженные так любимой урукхаями музыкой барабанов и рогов, воины Гронхейма бросались к своему оружию и, еще не понимая, откуда на самом деле исходит опасность, разворачивались и бежали в сторону города. А куда еще разворачиваться, если единственным противником (по крайней мере, до вчерашнего вечера) у них были засевшие за высокой стеной защитники Мегара?

Пробежав буквально по несколько десятков шагов, они вдруг осознавали, что ворота на самом деле закрыты. Через них никто не пытается сделать вылазку, а сами защитники, не менее удивленные и обескураженные утренней какофонией звуков, с интересом и затаенной надеждой смотрят куда-то им за спины. Именно в этот момент гронхеймцы начинают понимать, что стрелы летят в лагерь отнюдь не со стороны города. И первые, кто до конца разобрался в ситуации, оборачиваясь назад, вдруг понимают, что из загонщиков превратились в дичь.

За спиной высокая стена города, слева сплошная стена ростовых щитов, над которыми в их сторону торчит частокол острых копий. Причем, в отличие от стены городской, последняя медленно, но верно движется в их сторону. Справа раскручивается смерч легкой конницы, из которого рассерженными шершнями летят стрелы. На то, что эти стрелы почти никого еще не задели, никто из них не обращал внимания. У страха глаза велики.

Впереди вроде совсем недалеко лесок, где можно укрыться (о сопротивлении у большинства гронхеймцев даже мыслей не было) или, в конце концов, организоваться, вот только рыскающие между ним и лагерем огромные волки и быстрые, как сама мысль, воины в черных одеждах с закрытыми лицами напрочь отбивали все мысли о якобы безопасном пути бегства.

Но все же гронхеймцы были не бандой висельников. Появившиеся из шатров (тех, что еще оставались стоять) командиры быстро оценили ситуацию и где громкими четкими приказами, а где и пинками под зад споро стали наводить порядок в своем войске.

– В строй, в строй, хурговы выродки, – орали они на своих подчиненных, пытаясь из хаотично мечущихся разумных собрать боеспособный, организованный отряд.

И им это удалось. Уже вскоре четыре сотни бойцов выстроился в каре и прикрылись щитами. Еще через мгновение из самого богатого шатра в центре лагеря вышел благородный в начищенных до блеска доспехах. Его правая рука лежала на богато украшенном эфесе полуторного меча, что висел в не менее богатых ножнах на его боевом поясе, а левая держала под мышкой шлем с огромным белоснежным плюмажем. Вокруг командира, а никем другим этот благородный быть не мог, тут же образовалась стайка благородных рангом пониже. Кто-то из них, уже вытащив из ножен свой клинок, хмуро и затравленно озирался по сторонам. Кто-то нашептывал командиру, кивая то в сторону леска, то в сторону привязанных у коновязи лошадей, возможные пути отступления. Кто-то благоразумно молчал и ждал решения высшего командования.

Но были и такие, кто, обведя всю округу взглядом, лишь улыбнулись, вытащили из шатров плетеные кресла и с бокалом вина уселись смотреть разворачивающиеся вокруг них события. И со стороны было непонятно: то ли они абсолютно уверены в силе своих воинов, то ли решили последние мгновения своей жизни встретить с относительным комфортом. А может, была и совсем иная причина – дать однозначную характеристику их поведения было просто невозможно.

– Ваша милость, нужно атаковать в сторону пешцов, – заискивающе глядя в глаза командиру, проговорил один из приближенных. – Отсюда видно, что строй у них не такой уж и глубокий. Если слитно ударить, можно прорвать линию и уйти на тракт.

Откуда было знать молодому гронхеймскому баронету, чей боевой опыт по настоящее время ограничивался лишь парочкой рейдов на висельников, что это не просто хорошо сбитый строй, а более совершенное воинское построение для боя. А вот командир, похоже, знал.

– Дурень, – высокомерно посмотрел он на него. – Это подобие гномьего хирда. Его и рыцарским клином не всегда удается прорвать. Но выхода у нас все равно нет. Отдай команду атаковать.