Своя гавань

— Не смей так говорить о ней, — в голосе Джеймса, всегда таком приятном и ровном, прорезалось плохо сдерживаемое рычание. — Не смей, слышишь? А если ты ещё раз рот раскроешь, я тебя убью, и плевать, что ты мой друг.

Вбросив одним красивым движением шпагу в ножны, Эшби развернулся на каблуках и ушёл — быстрым пружинящим шагом, выдававшим крайнюю степень ярости.

— Ну и дурак ты, Меченый, — ухмыльнулся Граммон. — Хоть и умный, а всё равно дурак.

— Когда пьёшь, закусывай, — добавил от себя Хайме. — Вот первая заповедь настоящего морского волка, парни. — Эти слова он обратил вроде бы притихшим юнгам, но глазом всё равно косил на Жерома. — Выпивка, конечно, дело стоящее, но всё должно быть в меру. А то получится как… не буду говорить, с кем.

Жером вскочил и, ни слова не сказав, раскачивающейся моряцкой походочкой продефилировал к отведенному им флигелю.

…Улыбайся, дорогуша. Ты попала в такое место, где все улыбаются, даже если на деле готовы растерзать друг друга. Улыбайся им. Не то сожрут, и косточек не оставят.

Почему девять из десяти собравшихся готовы съесть меня без соуса? Мотив первый: жилплощадь. Нас, посольство, поселили в Министерском флигеле, и я грешным делом подумала, что тут все живут так роскошно. Оказывается, не все. Между прочим я познакомилась с одной немолодой, недалёкой, но очень доброй женщиной. И так же между прочим наведалась к ней в гости. Мамочки! В такой конуре и кошке было бы тесно! А ведь дама не из последних: из свиты королевы… Когда я узнала, что придворные живут в таких вот…гм…условиях, тогда мне и стало понятно, почему на нас косо смотрят. Не все же тут такие добрые и совершенно не завистливые люди, как моя новая знакомая.

А вообще-то тут считается нормой подонковский лозунг: «Наш девиз четыре слова: тонешь сам — топи другого». Друг друга поедом едят, что уж говорить о чужаках?..