Своя ноша

Изба тоже смотрела окнами не в улицу, а на реку. На чистеньком выскобленном крылечке жмурилась кошка. А в самой избе нас встретила недружелюбным ворчанием лохматая собачонка.

Хозяин ввел нас и сразу вышел. А мы с Кубом, потоптавшись у порога, прошли в передний угол и сели на скамейку. Куб прислонился спиной к бревенчатой стене, вытянул ноги — задремал. Я с любопытством огляделся. Слева от меня — широкие дощатые нары, напоминающие полок в русских банях, на них бедная постелька: тощий матрасик, овчины, одеялишко ватное, залощенное. Над изголовьем — полка, заставленная аптечными пузырьками, банками. Грубый, на крестовинах, стол. Сколоченные на скорую руку — на чурбаках — скамейки. Бедность, необжитость — словно в охотничьей избушке. Но в охотничьих избушках люди живут наездами — день, два, неделю, а этот здесь — постоянно. Что его держит? Явно не охотник. Даже ружья нигде не видно. Похоже, в самом деле сектант — забитый, равнодушный, болезненный.

Каленов воротился в избу с котелком в руках. Из котелка шел пар. Вкусно запахло вареной рыбой. Куб шмыгнул носом и открыл глаза.

Выставив на стол миски, насыпав груду сухарей, Каленое кивком головы пригласил нас к ухе. Куб бросился чуть не бегом. Навалил в миску с верхом рыбы и пошел работать ложкой — туда-сюда, туда-сюда. Я тоже пристроился к столу. Хозяин от ухи отказался — отобедал недавно, — влез на нары, свесил над полом короткие ноги и, вытащив из кармана кожаный кисет, стал сворачивать цигарку.

У меня не было никакого аппетита, вяло ковырялся ложкой в миске и думал: прибрели мы в пустынный поселок совершенно напрасно. Что может знать этот мужичонка? И вдруг вспомнил: заявление охотника, нотариальный штамп… Не тот ли это «таинственный незнакомец», посылавший Крапивину гальку? Я заволновался. Оттягивать разговор больше не мог.

— Скажите, вы ничего не слышали о Шамансуке?

Куб досадливо кашлянул: нашел-де время спрашивать — и еще яростнее заработал ложкой.

Каленов внимательно поглядел на меня своими воспаленными глазами, усмехнулся чему-то и ответил:

— Слышал.

— Да, да! — заторопился я. — Нам в городе говорили, будто вы знаете и кто там руду нашел?

— Знаю, — ответил он все. с той же усмешкой.

— Кто же? — чуть не криком вырвалось из меня.

— А я и нашел ее, — буднично, словно речь шла о само собой разумеющемся, ответил Каленов.

Куб поперхнулся и пробормотал про себя в миску:

— Еще один сын лейтенанта Шмидта!

Я с тоской подумал: и этот туда же — в первооткрыватели, в герои метит! Что они все, с ума посходили?

— Ну и когда вы нашли руду? — вяло спросил я.

— Давненько. До войны еще.

Час от часу не легче. Жестким голосом я задал еще один вопрос:

— Почему же о месторождении стало известно два года назад?

— Длинная история.

— У нас время есть. К тому же ради нее мы и пришли сюда.

— Можно и рассказать. Не впервой, — опять усмехнулся Каленов.

— Почему не впервой? — насторожился я.

— Расспрашивали уже. Специально из Уганска приезжали…

— Кто?

— Геолог Крапивин.

— Крапивин?! — удивился я и вдруг подумал: сидящий передо мной маленький человек действительно может быть главным лицом в запутанной истории Шамансука.

— Рассказывайте, рассказывайте, — подтолкнул я его.

— До войны я поисковиком тут работал. После техникума направили. Прииск был небогатый. За счет старательских бригад только и держался. Найдет поисковик — значит, я — на какой-нибудь речке признаки золота — туда и бригаду. А мне дальше на поиск. Ходил в одиночку. По речкам, по ручьям, по ключам. Мыл шлихи. Километров за сто все окрест излазил.

Однажды забрел на речку Шамансук. Взял в устье несколько шлихов — пусто. Дальше пусто. В самом верху, где речка уже ручейком журчит, увидел сбоку распадок. В него сунулся.

А меня не только золотишко интересовало, но и всякие другие породы. Ведь и по другим породам можно напасть на золотой след. Если не мыл шлихи, то с молотком ходил. Камешки отбивал, в лупу рассматривал.

В распадке я уже в тупик забрел — дальше некуда, горы стеной. И вдруг отбитый осколок показался мне на редкость тяжелым. Я — за лупу. Руда. Осколок такой сизоватый, с тоненькими белыми змейками кварцита. Самая настоящая магнетитовая руда! Еще кусок отбил. Опять руда! Прямо на поверхности… Два дня проползал в распадке. Дерн сдирал, канавы во мху рыл, чтобы определить простирание залежи. Запасы даже на глазок прикинул: не меньше двухсот миллионов тонн. А в глубине еще сколько! Полный рюкзак набил образцов. Из разных мест взял для верности. План месторождения набросал на бумажке. И — домой.

Лечу на парусах, пудовой тяжести не чувствую за спиной. Прибежал — не узнаю поселка: улицы пустынны, ребятишки, бабы голосят по избам. Война. Захожу к себе, а меня уже повестка из военкомата дожидается.

Куб уже давно отодвинул от себя пустую миску и, вытащив из кармана блокнот, махал в нем авторучкой. Каленов слез с нар и прошел к двери выбросить окурок.

— Ну а рюкзак как? Месторождение? — подняв от блокнота голову, нетерпеливо спросил Куб.