Своя земля

Кичигин оказался презанятным говоруном, однако его словоохотливость начала досаждать Николаю Устиновичу: было в его разглагольствованиях нечто такое, что можно было принять за намек. Червенцов, не дослушав, отвернулся от него и поднял стопку:

— Ната, что слышу? Хочу выпить за твои успехи.

Она засмеялась.

— Василий Васильич, не сплетничай за столом.

— Настя, я, ей-богу, ничего. Поясняю насчет разных обстоятельств, — возразил Кичигин.

— Слышала, краешком уха слышала, — погрозила ему Анастасия Петровна. — Ну что ж, выпью и за вас, Николай Устиныч… Налейте и мальчику, пусть и он за наше счастье выпьет, горьким за сладкое.

Все засмеялись, потянулись чокаться, только Надя, с рюмкой в руке, прислонившись к плечу мужа, что-то озабоченно шептала.

— Ну, а вы что же, Надя? — требовательно спросил Николай Устинович. — Ваш муженек чем-то недоволен, все хмурится, а?

— Ничего подобного! — поспешно ответила Надя.

— Ох, девка, девка! — негромко отозвалась мать. — Хочешь, скажу, почему твой Федор дуется.

— Не нужно, мама, рассержусь! — вскрикнула Надя, порываясь вскочить.

Федор скупо улыбнулся.

— Пустяки все, внимания не обращайте.

Но и от улыбки лицо Федора не ожило, она не связалась с другими его чертами, а в угрюмо сведенных бровях по-прежнему гнездилась хмурь. «Ну и зятек у меня, — насмешливо подумал Николай Устинович. — Видать, тяжеловат характерцем».

Расходились поздно, и прежде всех исчез Аверьян Романович, за ним поднялся и Кичигин. Однако он не ушел, а отвел Николая Устиновича к окну и принялся что-то рассказывать приглушенным голосом. Надя помогла матери убрать со стола и тоже ушла с Федором. Василий же Васильевич все не покидал горницу, мешая хозяйке и гостям. Налитый сном Артемка не дождался, когда отец закончит разговор, и подался в сарай, где на свежем сене было постелено ему и отцу.

Но вот наконец отец и Кичигин вышли на крыльцо и остановились. Словно провожая их, в доме помигал и потух свет. Артемка слышал, как Василий Васильевич рассказывает о каком-то голом срубе, просит навестить, чтобы самому убедиться в чем-то, и никак не мог вникнуть в ускользающий смысл слов Кичигина. Отец коротко отвечал: «Хорошо, что могу — сделаю». И снова бубнил голос Василия Васильевича, и отец отвечал уже нетерпеливо: «Но я же сказал».

Мальчик так и не дождался отца и уснул под дремотный шорох соломы на крыше.

3

Артемка проснулся на ворохе душистого сена. В широкую щель под крышей в сарай западал дымчатый луч, оранжевыми пятнами располагаясь на бревнах стены, до лица и рук доходило прохладное дуновение. С живым ощущением тишины и радостно сияющего утра он быстро сел на зашуршавшем под ним сене и потянулся к постели отца. Но его не было, лишь на простыне, осыпанной сенной шелухой, осталась глубокая вмятина.

Торопливо одевшись, Артемка вышел из сарая и невольно зажмурился: таким нестерпимым по яркости, лучистым, насквозь пронизанным голубизной показалось ему утро. Солнце уже высоко поднялось в небе, и кружевная тень березы, свернувшись, лежала подле крыльца. Глянцево-черный петух со сбившейся набок кровавой коронкой на темени черным изваянием застыл на колодезном срубе. Внизу, под срубом, в пыльной ямке беззаботно купалась пестроцветная курица. Она совершенно забыла о своих голенастых, теряющих желтый пух цыплятах, которые неумолкающими тонкими голосами перекликались в седом от пыли бурьяне у плетня. В прохладе картофельной ботвы спал давешний рыжий кот. Чем-то озабоченные воробьи то ныряли под кровлю дома, где у них были гнезда, то выпархивали во двор и с шелестящим шумом сыпались на кусты смородины.

Артемка внимательно оглядел непривычный ему крестьянский дворик и направился к дому. Вдруг чей-то голос окликнул его.

У плетня, возле перелаза в соседний двор, стоял вчерашний длинноногий мальчишка. От загара, от ветра у него золотистой чешуей шелушились щеки и нос и по всему лицу были рассыпаны бледно-лиловые пятна.

— Подойди-ка сюда, не бойсь, — сказал мальчишка, глядя исподлобья глубоко запавшими, остро блестящими глазами.

— А я и не думал бояться, — удивленно отозвался Артемка и, подойдя к плетню, положил руку на его гребень.

Мальчишка стоял задорно, чуть боком к Артемке, подняв голову и раздвинув угловатые плечи в зеленой майке, словно приготовился к схватке.

— Тетка Настя тебе родня? — спросил он.

— Не знаю, а что?

— Так. Она сказала, завтрак на столе в кухне под полотенцем.

— А я и есть не хочу. Спасибо.

Постояли молча. Незнакомый мальчишка согнул выдавшуюся из плетня корявую хворостинку, с треском сломал ее и, сдирая кожуру, спросил:

— Правда, твой отец генерал?

— Правда.

— А ты не брешешь?

— Зачем мне врать?

— А почему он не в генеральской форме?

Странный мальчик удивил Артемку. Что ему нужно? Почему он так требовательно расспрашивает? Пожав плечами, Артемка покровительственно ответил:

— Ведь он не на службе, в отпуске.

— Я так и подумал, — грубовато-уверенно сказал мальчишка и, тряхнув коротким выцветшим чубом, предложил: — Айда со мной на речку, хочешь? Отца твоего все равно нет, он куда-то с теткой Настей ушел.