Своими глазами

Дело житейское, все ранимые люди, и наш автор сильно распереживался. Несколько раз он проклял и свою идею, и своих героев, и известность произведения. На том Гоголь свернул в проулок, направляясь в свою съёмную комнатку.

Не в пример нашему писателю, уверенной походкой ему на встречу вышел статный молодой мужчина. То был давний знакомый.

– Николай Васильевич, не уж-то в России? И, боже упаси – в Москве? – продолжил Роблен Семенович.

Роблен Семенович был молодым повесой с оставленным его отцом состоянием. Он был хорош собой, и умен, как не странно. Гоголь всегда проводил параллели между ним и Пушкиным. Писателю импонировала энергия, которую оба щедро излучали.

– Здравствуй, Роблен, не трави, и так тошно.

– Таак, пойдем, что-ли, пригладим тебя, друг. Опять ты загнал себя?!

– Нет у меня желания, не сердись, твои дома ревизировать.

– Коля, не отойду от тебя, пока не согласишься. Там милейший народец соберется, ты мне печаль свою обрисуешь… ой, да, там Анна Валерьевна прибудет. Решено!

Роблен потащил уже обессилившего Гоголя за рукав прочь от его квартиры.

Наш дорогой герой в миг увлекся тем самым трепетным чувством сомнения и предвкушения перед возможной встречей с существом, которое он на столько идеализировал, что… все мы знаем, как можно превратить живого человека в ангела.

– Прежде, приоденем тебя, – Роблен остановил бричку и усадил туда друга, – но не раньше, чем ты примешь ванну, не обижайся.

Гоголь пропустил слова мимо ушей, уставившись на прогуливавшихся прохожих.

– Знаешь, ведь, образ любого человека всегда интересен, бесконечен для нас, отчего мы стремимся побыстрее разобрать, из каких грехов он объединен?..

Роблен, решив, что друг нуждается в знаке сочувствия, молча положил ему руку на плечо.

Оставим на время и этот момент.