Но время шло, на смену детсаду пришла школа, а поездки на юг всё чаще входили в обычай. У взрослых стало хорошим тоном свозить семью к морю хотя бы один раз. Полный впечатлений вернулся из Севастополя Андрюшка Зверев, мой новый школьный друг. Волосы его выгорели и еще больше порыжели, веснушки скрылись под красноватым загаром, стоившем ему, белокожему, огромного труда. Зато сколько рассказов о кораблях, волнах до самого горизонта, празднике военного флота...
На следующее лето в Крыму побывала Наташка Митрофаниха и ее старший брат Серега. Эти вернулись с огромными трофеями, которые наши ребята из соседних дворов молча разглядывали вытаращенными от изумления глазами. Речь идёт о фантиках, тогдашнем повальном увлечении. Весь фонд окружающих конфетных прилавков к тому времени был уже выбран. Исключение составляли только шоколадки особенно дорогих сортов, которые месяцами маячили на самом виду, под витринными стеклами магазинов и ларьков, но цена не подпускала. Такую сумму (полтора рубля, а то и с лишним) нереально было ни накопить, ни выпросить у родителей. А некие богатые персоны, те, что всё-таки покупали такой шоколад, на улице его не распаковывали, и обёртками в доступных местах не разбрасывались. Так и ушли в небытиё, проплыв мимо наших коллекций, некоторые из тогдашних шоколадок.
Вот и получалось, что коллекции наши, в целом повторяли одна другую и разнились лишь отдельными случайными находками, либо отголоском сладкого сюрприза, завезенным издалека каким-нибудь заезжим гостем.
И вдруг - экспозиция, достойная солидной выставки. Ярчайшие разноцветные фантики, почти все с надписями на украинском. Даже знакомые всем, вдруг стали полузнакомыми (Ведмедик Клишоногий вместо Мишки Косолапого), а большинство вообще увидено впервые, да еще в таком огромном количестве, что не умещалось на деревянном крыльце дома. Да, подобного не случалось ни до, ни после, а сказочно богатый Юг стал от этого в моих глазах еще сказочней!
Серега Митрофанов, который, к слову, был старше меня на четыре года, расписывал в красках, как они устраивали с Наташкой специальные охотничьи походы, обшаривая все уголки Ялты, забирались даже во внутренний дворик отделения милиции. Эх! Картины вставали одна соблазнительнее другой. Но оставалось только завидовать.
И вдруг, на следующее лето - свершилось. Неожиданно пришло письмо от Юлии Николавны, четырёхюродной материной сестры. Из-под Новороссийска! Я крутил головой, не веря своим ушам, ведь мне еще тогда сразу понравилось это название, а тут...
Невероятное возможно. Мы едем на юг!
Кто именно едет, почему-то мне было понятно сразу - мать повезет нас, то есть меня и Галю, мою младшую сестру, отец и дед остаются на домашнем хозяйстве. Но почти сразу же мы узнали и неожиданные подробности - вообще-то едет большая компания, из коллег матери, все со своими чадами и домочадцами. Во-первых, Римма Федоровна с Викой, с этими мы мало-мальски были знакомы, встречались, общались. Но кроме них еще две тёти Тамары. Для простоты и определенности - Тамара Ивановна и Тамара Михайловна. Одна со своим отцом Иваном Ивановичем и дочерью Нелькой, другая - с малолетним сыном Олежкой.
Такие новости, конечно, воодушевили - будет с кем общаться - но я всё-таки немного скривился: девчонки, к тому же, все они явно младше меня, ведь несмышлёныша Олежку вообще можно не считать. Мать меня немного успокоила: там, на море, уже есть два парня - Вадим и Славка.
Сборы в дорогу проводили, разумеется, родители, я лично взял с собой только альбом с красками, да еще карандаш и тетрадку - буду записывать впечатления! Еще дома сделал в этой тетрадке маленькое предисловие, уточнил, куда конкретно мы едем. Оказалось - не в сам Новороссийск, а немного дальше, в Южную Озереевку. Но какая теперь разница, главное - на Черное море.
Большим шиком мне казалось, что первую запись я сделал в электричке Ногинск-Москва в самый момент трогания. Буквы поэтому получились косые и корявые. Но всё равно, можно было прочитать: "Поехали". (Честное слово, я тогда и не предполагал, что право на это выражение теперь безраздельно принадлежит только Юрию Гагарину. Об этом еще мало говорили, наверное, считали несущественной такую мелочь в великой жизни космонавта.) Вторая запись, на вокзале, тоже не блистала изящным слогом: "Приехали в Москву". Помню, было уже темно, написал я это при свете фонаря, прислонив тетрадь к каменной шершавой стенке.
Коротко добавлю, примерно также выглядели и прочие мои записи. Проехали то-то, увидели то-то, попалось то-то. Делать такие пометки было нетрудно, благо, что всё равно за целый день в вагоне и заняться-то было особенно нечем. Ничего более протяженного записать я не сумел - еще не научился, да и девчонок стеснялся. Они, конечно, всё равно подсмотрели, но спокойно решили, что я уже начал писать письмо домой. С завершением переезда в Новороссийск закончились и мои "путевые записи", последняя строчка, уже утром, после второй ночи в пути, гласила: "Показались высокие горы".