Сволочь

По приезде в Брюссель мы разместились в очень неплохой четырехзвездочной гостинице, причем номер мой оказался на одном этаже с номерами большезубой девушки, ее родителей и Риты с супругом Максом. Макс и в самом деле напоминал кота — сытого, ухоженного, ленивого, может быть, даже кастрированного. Он то и дело впадал в какое-то блаженное оцепенение, вальяжно щурился и только что не мурлыкал. Рита обращалась с ним, как с любимым домашним питомцем, оберегая от невзгод и напастей окружающего мира:

— Максик, сядь поудобней… Максик, поправь шарф, ты простудишься… Максик, оставь чемоданы, в отеле есть носильщики.

Макс был, скорее всего, ровесником Риты, но выглядел гораздо старше своей моложавой супруги, и я никак не мог понять, что нашла эта красивая, умная и энергичная женщина в котообразном муже с темпераментом выложенного на блюдо студня. Пока тот дремал в номере или созерцал малопривлекательный пейзаж в окне, Рита успела развесить вещи, переодеться и обежать всю нашу группу, сообщив, что через час нас ожидает автобус для обзорной экскурсии по Брюсселю. В автобусе Макс снова погрузился в дрему, и я, присев позади него и Риты, едва удержался от искушения гаркнуть ему что-нибудь в ухо.

— Все на месте? — осведомилась Рита. — Прекрасно. Позвольте мне представить нашего брюссельского гида Снежану. Она будет сопровождать нас в экскурсии по городу.

— А Миша? — неожиданно спросила большезубая девушка.

Родители с укоризной взглянули на нее, что-то сердито прошушукали, девушка смутилась и покраснела.

— Не волнуйтесь, Миша без работы не останется, — усмехнулась Рита. — Он будет нашим экскурсоводом в музее и, может быть, добавит что-то от себя, пока мы будем гулять по городу.

— Вы даже не представляете, насколько от себя, — заверил я Риту.

Тем временем микрофон взяла Снежана. Это была высокая и чудовищно худая женщина лет тридцати с прямыми черными волосами и такими же черными глазами.

— Добри ден, — произнесла она почему-то с акцентом. — Рада приветствовать на вас в Белгия.

— Что она на нас рада? — шепотом спросил я у Риты. — К чему такое эротическое начало?

— Она болгарка, Миша, — также шепотом ответила Рита.

— В каком смысле «болгарка»? — не понял я. — Шлифовальная машина?

Рита, не удержавшись, прыснула. Снежана покосилась на нее с легким недоумением. Рита смущенно улыбнулась ей и повернулась ко мне.

— Миша, уймитесь, Бога ради, — тихо проговорила она. — Вы меня ставите в неловкое положение.

Автобус тронулся и покатил по брюссельским улочкам.

Откровенно говоря, для европейской столицы выглядел Брюссель несколько однообразно и даже провинциально. Снежана вещала что-то о Лакенском дворце, где проживал бельгийский монарх, о соборе Святых Михаила и Гудулы, о брабантской готике и фламандском барокко. Голос ее звучал монотонно, сильный акцент и болгарские словечки, обильно пересыпающие русскую речь, превращали информацию в забавную невнятицу. Особенно приятно было услышать, что «Брюксел не толко столица на Белгия, но и седалище на множество международни организации».

Наконец мы остановились невдалеке от Гран-Плас, центральной площади старого города, вышли из автобуса и продолжили путешествие пешим ходом. Площадь была великолепна. Почти вся она утопала в огромном цветочном ковре, окаймленном старинными, необычайной красоты строениями. Под нависающим пасмурным небом цветы выглядели чужеродно и празднично. Снежана снова затарабарила — о ратуше, о Хлебном доме, о зданиях гильдий. Скучающей цепочкой наша группа пересекла площадь, свернула на прилегающую улочку и остановилась у фонтана с маленькой скульптурой Писающего мальчика. Мальчик с самым сосредоточенным выражением лица журчал в раковину небольшого фонтана и делал вид, что ему совершенно не до туристов.

— Пред вами, — сообщила Снежана, — одна от главных достопримечателности на Брюксел — Маннекен Пис, или Маленьки Жюльен. Легенда голосит, что в четырнадцати век во время Гримбергенска война одно детято попикало на враже войско.

— Что попикало? — переспросили из толпы.

— Детято… Э-э… Дитя. Ребенок. — Снежана смутилась. — А по друго предание детято попикало на горящи боеприпасы и изгасило пожар.

— Разве можно таким образом потушить целый пожар? — изумился кто-то.

— Еще как можно, — вмешался я. — В свое время в Москве не нашлось маленького, но отважного любителя пописать, и та сгорела от копеечной свечи. У каждого города должен быть свой Писающий мальчик.

Снежана с удивлением глянула в мою сторону и продолжила повествование о крошке Писе. Когда она предложила проследовать дальше, я опять подал голос:

— У брюссельцев, к слову, есть немного странная традиция: если вы хотите благополучия в семье и достатка в доме, нужно потереть Писающему мальчику то место, откуда проистекает его слава. Сами понимаете — Европа.

— Это уж чересчур! — раздался рядом со мною знакомый голос профессора Айзенштата. — И давно ли, позвольте узнать, возникла эта традиция?

— Только что, — невозмутимо ответил я. — Но люди уже трут. Посмотрите: еще немного — и у ребенка начнется бронзовая эрекция.