Сволочь ненаглядная

Олег – гениален. Выявился данный факт в детстве, в три года мальчишечка барабанил на рояле «Маленькую ночную серенаду», в пять – освоил сто бессмертных экзерсисов для скрипки, в семь мог исполнить фуги на органе…

– Простите, – включилась я в океан хвалебной информации, – насколько я помню, господин Скотинин не москвич…

– Да, – подтвердила мать, – Олежек вырос в Подмосковье, город Разино, в двух часах езды от столицы. Мой муж был военный, но рано умер…

– В Разино был орга́н? – недоверчиво подняла я вверх брови.

Этот инструмент огромен, если не сказать, громоздок. Не всякий европейский город может похвастаться тем, что обладает органом. В самой Москве их, кажется, всего три – в залах Консерватории, Большом и Малом, и в зале имени Чайковского. Лучше всего орган звучит в церкви, кстати, в католических соборах он непременный атрибут службы. Играют на нем руками и ногами, это тяжелый труд, и семилетний ребенок, даже гениальный, ни за что не справится с клавиатурами, ему просто не хватит роста.

Поняв, что дала маху, Наталья принялась отбиваться:

– Вы не так поняли. Олежек исполнял на рояле фуги, предназначенные для органа.

Вот это ближе к правде, хотя тоже маловероятно.

Следующие полчаса я слушала хвалебные оды, ну не сыночек, а коробка рахат-лукума в шоколаде. Представляете себе это тягучее, противно-сладкое восточное лакомство, облитое толстым слоем глазури из какао-бобов? Ну и как? Тошнотворная штука. Вот и меня начинало слегка мутить от материнских речей, но Наташа, ничего не замечая, неслась дальше.

– Все, абсолютно все, отмечали изумительное воспитание Олежки. В тринадцать лет он ел, как дипломат на приеме, с ножом и вилкой, всегда пользовался салфеткой. Весь стол замирал, когда Олеженька кушал, наслаждение было смотреть.

Я хмыкнула, парень к тринадцати годам научился пользоваться ножом и привел матушку в такой восторг, что она до сих пор в кайфе. Обычно подобную радость испытывают лишь родители умственно отсталых детишек, когда тем удается освоить горшок.

– Сколько лет вашему сыну?

– Двадцать пять, – слишком быстро ответила Наталья.

И я поняла – врет. Наверняка милейшему ребенку тридцатник. Просто аудитория Лео Ско состоит из девочек-подростков, и переваливший на четвертый десяток артист покажется им побитым молью старикашкой.

– Можно поговорить с Лео?

– Конечно, душечка, – пропела мамаша и крикнула: – Олежечка, у тебя гости!

Не успели звуки ее хорошо поставленного голоса прокатиться под сводами кухни, как в комнату влетел сам господин Скотинин. Похоже, он просто поджидал в коридоре.

При взгляде на щуплую фигурку из моей груди вырвался вздох. В бытность арфисткой я частенько принимала участие в сборных концертах и отлично знаю, к каким ухищрениям прибегают артисты, чтобы выглядеть на сцене импозантно. Обувь на здоровенной подметке, корсеты, утягивающие живот, горы тонального крема, накладные ногти, фальшивый бюст… Всего и не перечислить, кое-какие примочки, типа постоянно сползавшего парика Иосифа Кобзона, становились героями анекдотов… Но Лео переплюнул всех. На сцене это был высокий, достаточно худощавый парень с длинными белокурыми локонами и лицом развратного подростка. Впрочем, о лице «сценического» Лео сказать ничего не могу. Оно всегда было густо измазано гримом, а пышная челка спадала почти до подбородка. Сейчас же передо мной стоял не слишком стройный человек, ростом не дотянувший до метра шестидесяти пяти. Черные, коротко остриженные волосы торчали ежиком; маленькие, грязно-зеленые глазки пропадали на мелком личике с длинным, как у грызуна, носом.

– Душенька, – взвилась над стулом мамаша, – кофейку?

– Мама, – укоризненно проблеяло чадо, – ты же знаешь, я пью только чай.

Даже голос у него оказался другой, не визгливое сопрано, а хриплый басок.

Минут пятнадцать я, изображая восторг, расспрашивала уродца о творческих планах и наконец подобралась к цели визита.

– Нашим читателям хочется узнать о вашей личной жизни…

– Не женат, – быстренько сказал Лео и глянул на матушку.

Та, как ни в чем не бывало, нарезала кексик.

– Неужели ни разу не сходили в загс? – давила я.

Олег напрягся, а мама сообщила:

– У Олежека была жена, но сейчас он свободен.

– Развелись?

Повисло молчание. Затем Лео промямлил:

– Настя умерла.

– Какой ужас! Давно?

Певец, не подумав, ляпнул:

– Десять дней тому назад.

По тому, как дернулись Наташины плечи, я поняла, мамуся пинает сыночка под столом ногой. Но поздно, дело сделано, слово не воробей…

– Катастрофа! – завела я, закатывая глаза. – Ах, какое самообладание надо иметь, только что потерять обожаемую жену и не прерывать работу. Значит, вчера девять дней было?

Лео молча кивнул.

– Ну надо же, – педалировала я ту же тему, – а вы как раз вчера в «Метелице» выступали…

– Откуда вы знаете? – буркнул, наливаясь свекольной краснотой, визгун.

Тоже мне секрет!

– Я включила вечером «Диск-канал» и услышала новости.

Что, между прочим, совершенно соответствует истине, вчера в полном отупении я пялилась на экран, случайно попав на программу об эстрадных песнях.

Вновь повисло неловкое молчание. Наконец Лео выдавил: