Сволочь ненаглядная

– Ну надо же! – восхитилась я. – А когда компьютеров не существовало?

– В папочках хранили, на завязочках, – ухмыльнулся майор. – А если всерьез, то информация об уголовничках – вещь ценная. Кстати, когда в Москве в 1917-м году восставшие матросы и рабочие попытались сжечь картотеку полиции, жандармы ухитрились сберечь большую часть бумаг, понимали, что преступник – он и при Советах асоциальная личность. Знаешь, как эти данные в тридцатые годы помогли, когда последние банды ликвидировали!

– Недолго мы, однако, без банд прожили, – ухмыльнулась я, – в начале восьмидесятых вновь по улицам мужики с автоматами побежали.

– С чего ты вдруг архивом заинтересовалась? – пробурчал майор, поглаживая запрыгнувшую к нему на колени Аду.

– Так просто. Купила в метро газету, а там статья про женщину и мужчину, которые совершили в середине 70-х страшное преступление. Журналисты хотели провести расследование, но в ФСБ им ответили, будто дело утеряно.

– Где-где? – вытаращил глаза Володя.

– Ну, в нынешней Федеральной службе безопасности, следствие вроде КГБ вел…

– Имей в виду, – вздохнул майор, – люди из той структуры никогда и ничего не теряли. Педантичные, словно немцы, и жадные, как французы. Все у них в полном порядке, странички пронумерованы и каждая подписана… А если врут, что потеряли, значит, приказ имеют – тайну следствия не раскрывать.

– Может, даже уничтожили «папочку на завязках»…

– Никогда, – отрезал Володя, – посуди сама, когда у нас торжество демократии началось?

Я призадумалась. Вроде недавно, а не помню. В 1985-м к власти пришел Михаил Горбачев…

– Ну в 1986-м, очевидно, гласность, перестройка…

– Ага, – удовлетворенно кивнул приятель. – Вот тогда сотни, нет, тысячи людей побежали в Комитет госбезопасности, чтобы узнать о судьбе репрессированных в тридцатые годы родственников. Было отдано указание давать интересующимся дела. И давали! А там, бог мой, кладезь информации. Многие чуть не умерли, узнав, что доносы на них настрочили ближайшие друзья или соседи… Ну да черт с ними, с доносчиками. В бумагах содержалось все: фамилии следователей, свидетельства врачей, хладнокровно регистрировавших: «У Иванова И.И. перелом двенадцати костей, рекомендуется временно не вести допросы», отчеты надзирателей… Ну зачем, спрашивается, хранили? Сами на себя компромат держали? Да сжечь надо было прямо в тот день, когда Горбачев велел, так сказать, срывать покровы. В КГБ большие мастера сидели! Ну сгорел у них архив, вот несчастье-то! Бросил пьяный работник сигаретку, или электричество замкнуло! Правда, там предприняты все меры безопасности… Но можно было что-либо придумать и не давать людям столь компрометирующих службу сведений. Скажешь, наплевать на старых сотрудников? Все давно покойники? А вот и нет! Многие, кстати, даже еще работали… Не смогли документы истребить, не та выучка. Вопросы есть?

Я покачала головой. Теперь нет, главное, я хорошо знаю, где хранятся следы несчастных Валентина и Майи Платовых. Вот только как подобраться к архиву?

* * *

На следующее утро Сережка, потягиваясь, объявил:

– У меня выходной.

– Отлично, – обрадовалась я, – вот тебе списочек, заводи машину и дуй на оптушку. Хоть один раз продукты на машине домой привезем, а то руки у меня от сумок, как у обезьяны, ниже колен вытянулись.

Сережка принялся читать бумажку:

– Яйца, сыр, молоко…

– Это на оптушке не бери, – велела я, – подсунут несвежее, в молочной лучше, на проспекте.

– Мясо, колбаса…

– В магазинчике «Митэкс», возле рынка.

– Йогурты «Данон», сметана…

– В супермаркете на Глотова.

– Слушай, Лампец, – вышел из себя парень, – этак целый день я по городу проезжу, почему на рынке нельзя все купить?

Я вздохнула:

– Цены почти сравнялись, а на оптовке постоянно обманывают. Кстати, я хожу везде пешком, и ничего!

Сережка шлепнул список на стол.

– Собирайся, мы порулим в «Рамстор».

– Куда?

– В супермаркет на Шереметьевской, там все разом купим.

– Нас возьмете? – поинтересовалась Таня.

Сережа закатил глаза:

– Только без Муму.

– А ее мама с собой прихватила, – ответила бесхитростная Аня, – они с папой на вещевой рынок «Динамо» отправились, хотят ему брюки, ботинки и свитер купить.

– Значит, пьяный придет, – резюмировала Таня, застегивая куртку.

– Почему? – удивилась я. – Вроде не в ресторан пошли.

– Папахен на входе бутылевич купит и начнет прикладываться, – объяснила Татьяна.

– Он говорит, что по магазинам может только под кайфом ходить, – добавила Аня.

– Зачем Люся тогда Ивана берет? – спросил Сережка. – Ну купила бы вещи без него.

– Никак не выходит, – поведала Таня, – у папульковского полный нестандарт с фигурой. Плечи мелкие, жопа, как таз, опять же ноги дурацкие, левая ступня больше правой. Такого урода только с собой брать, мерить должен, иначе – выброшенные деньги.

Сережка молча пошел к лифту, а я вздохнула. Может, лучше вообще не иметь детей?

«Рамстор» возник внезапно – низкое широкое здание, стоящее в глубине огромного, забитого машинами двора. Мы въехали в ворота, запарковались, вытащили Юлю с костылями и двинулись внутрь.

– Класс, – восхитилась Аня, – двери сами открываются.