Сволочи

Анатолий Алексин Сволочи

– Отец выяснял отношения с какой-то молодой женщиной! – ликуя, сообщила мне сестра Клара. – Я только что видела на бульваре…

– С молодой?!

– Он утешал ее. Целовал в лоб! – продолжала торжествовать Клара.

– В лоб целуют покойников. Или родственников…

– Что тебе известно про поцелуи? – насмешливо осведомилась сестра.

– Почему? Я читал… И видел по телевизору.

Сестра взглянула на меня с высокомерным пренебрежением десятиклассницы к шестикласснику:

– В лоб и куда угодно можно поцеловать так же пламенно, как целуют в губы. Уж поверь мне!

В этом случае я ей поверил.

– Та женщина с игривыми, легкомысленными кудряшками… металась у отца на груди!

Я подумал, что метаться ей было удобно, потому что грудь у отца широкая и на ней много места. Это меня огорчило.

– Потом она вырвалась…

– Откуда вырвалась?

– Из его объятий.

– Он ее обнимал?!

Сестра взглянула на меня с жалостью:

– Чтобы страстно поцеловать, надо сперва обнять.

– Он ее, значит… страстно? И пламенно?

– А она его еще гораздо страстнее. Если б ты знал, что такое последний… прощальный поцелуй!

– Ты уверена, что он был прощальным?

– В чем можно быть уверенной, когда речь идет об интиме? – с болью настрадавшейся женщины ответила Клара.

– А что было дальше?

– Она побежала от него по бульвару. А отец смотрел вслед, как будто от него убегало счастье.

Настроение у сестры почему-то все улучшалось, а у меня, напротив, все ухудшалось.

– Значит, ты говоришь… она, та женщина, была совсем молодой?

– В сравнении с мамой – просто девчонка!

У меня подкосились ноги – и я тихо присел на корточки:

– Когда она удирала, отец ее догонял?

– Повторяю: он как вкопанный смотрел ей вслед. Да она, в общем, и не удирала, а «делала вид». Ее вполне можно было остановить.

– Но он же не стал останавливать! – Я поднялся на ноги. – А ты-то где была в это время?

– Пряталась за телеграфным столбом. Там он и оказался у меня в руках!

– Столб?

– Не столб, а наш с тобой папа… – Клара победоносно прошлась по комнате. – Отец без конца мною повелевает. Но отныне повелевать ими буду я!

– Кем это ими?

– Нашими с тобою родителями.

– Что, и мамой?

– И она у меня в руках!

Я посмотрел на Кларины руки – и они показались мне опасными, как западня.

– Мама?!

Я снова присел на корточки.

– Не удивляйся, пожалуйста… Безвинных не существует. А все тайное, Боренька, становится явным. Особенно же в интимной сфере.

Клара, сколько я ее помнил, а может, и еще раньше, с детского сада, высказывалась так, будто прожила долгую и сложную жизнь.

– Про маму не ври!

– Я вру? Ха-ха-ха… Вы ездили в Евпаторию? Лечить твои бедные легкие?

– Ну и что?

– А не ты ли рассказывал мне потом про Александра Савельевича? С которым наша мама частенько прогуливалась по парку? Особенно вечерами… Тут бульвар, а там – парк. Очень похоже!

– Он советовался с мамой как с детским врачом: у его дочери тоже было тяжело с легкими.

– Умора: тяжело с легкими! – Сестру не покидало веселье. – Да нет у него никакой дочери.

– Что значит «нет»?

– Очень просто: не родилась она. Не явилась на свет.

– Снова врешь?

– Как ты разговариваешь со старшей сестрой?

– Про маму не сочиняй.

Я смягчил свое требование.

– Ах, если б это было сочинением, вымыслом! Но, к несчастью, Боренька, это факт. Или, верней сказать, к счастью.

– Докажи!

– С удовольствием… – Удовольствие тоже с Кларой не расставалось. – Ты знаешь, что у нас с мамой абсолютно одинаковые голоса. Не различить! Я сняла трубку, сказала «Алло!» – и слышу в ответ: «Здравствуй! Это я, Саша!» Не Александр Савельевич, а Саша… Хорошо еще, что не Шурик! Я остолбенела немного, но отвечаю: «Здравствуйте! Как ваша дочка?» Он весь переполошился: «Какая дочка? И почему вдруг на вы?» Я взяла и повесила трубку. Он опять звонит. Я не подхожу… Он выждал минуты три – и еще трезвонит, еще. Так что были истории в Евпатории! Или случилась одна, но серьезная драма.

Слово «драма» Клара произнесла так, как произносят слово «комедия».

– Чего же ты так веселишься? Если это драма… то в нашей семье!

– А в какой семье не бывает драм? Ты знаешь такую семью? Впрочем, что ты вообще про все это знаешь?

У Александра Савельевича, я сразу вспомнил, было такое праздничное лицо, что праздник тот охватывал и меня. Даже на расстоянии… потому что я наблюдал из окна. Но, может, праздник был с ним не всегда? А тогда лишь, когда появлялась мама? Кларин же праздник не охватывал меня и вблизи.

Сестра воинственно встряхнула волосами, такими пышными, словно взошедшими на дрожжах, и такими волнистыми, что в них, как в разгулявшемся море, тонули восторженные взгляды старшеклассников. И даже некоторых папиных приятелей – друзей дома. Правда, после этого их в дом больше не приглашали.

– Ты собираешься родителям мстить?

– Я хочу от них защититься. Главным образом от непорочного папы. Но в крайнем случае и маму поставлю на место. Потому что осточертела мне отцовская слежка, опостылели их монастырские проповеди… и железный режим: возвращаться не поздней десяти и подробно докладывать – где была и на что мой спутник «претендовал».