Свора

Впервые за долгие годы давно утихшая горячность взяла верх, лавой выплеснулась наружу, и загнать ее обратно охотник уже не сумел. Он с диким рыком накинулся на Грида, схватил за плечо и так саданул в скулу, что свет у того в глазах на миг померк, а земля ушла из-под ног. Но этот удар Герман принял на себя, оставив зверя в клетке за семью замками. Голову пронзил раскаленный костыль, каким в стародавние времена приколачивали рельсы к шпалам, из них же заводские умельцы ковали первоклассные финки. Ничего похожего парню испытывать не доводилось, но оно того стоило – в час нужды клетка распахнулась, и чудовище вышло по приказу, а не по своей прихоти.

Прыснувшая в жилы мощь стала оружием, которым управлял хозяин, оставаясь при этом в здравом уме и твердой памяти, и это чувство тоже было для него в новинку. Осознав, к чему все идет, Егерь попытался отшатнуться и сплясать свой коронный неуловимый танец, но те фокусы канали против слепого, одурманенного безумца и совершенно не годились против истинного повелителя клокочущей силы.

Герман единственной зуботычиной срубил здоровяка, навалился, схватил за ус, и прежде чем Фельде успел выхватить сигнальный пистолет, так отходил по размалеванной морде, что еще мгновение – и вслед за сознанием вышиб бы и дух.

– Все путем, начальник. – Стальной шприц хрустнул в пальцах и улетел в кусты. – Ширка не нужна. Видишь? – Грид развел руки, словно хвастаясь обновками. – Теперь я готов. Пора прикончить хвостатую мразь и разойтись миром, если не хочешь, чтобы началась война.

Последние два слова он не сказал, а прорычал, и все присутствующие завертели головами, чувствуя мурашки вдоль позвоночника. Но тут в буханке зашипела рация, нарушив гнетущую тишину, и раздался встревоженный голос Краба:

– Шеф, база на связи. Срочный вызов.

* * *

Крейда

Часом ранее

– Бражку взял? – спросил Толик Рыжий, мужичок средних лет с широко посаженными, выпученными глазами и пухлыми губами, придающими ему отдаленное сходство с сомом. Только у хозяина коряг шкура темная, а у Толика – сизая из-за частых и обильных возлияний.

– Гонишь? – окрысился приятель по кличке Шпрота, тощий и вонючий даже по меркам крейдеров, а уж скользкости его позавидовала бы любая рыбешка. – Как я, блин, ее протащу через Проходную? Пацаны бы обшмонали и на эту же бутылку и посадили бы. Не, я как в дозор пошел, так в лесу пузырь и скинул.

– В лесу, говоришь? – Напарник поскреб посеченный шрамами подбородок, с опаской поглядывая на залитые золотом верхушки сосен. – Засада…

– Че, очкуешь? Еще же не стемнело. И у меня перо есть. Во. – Клинок в два пальца длиной блеснул в угасающих лучах.

– Перо… – хмыкнул старшой. – Нынче в Сосновке такое шарится, что пером его только пощекочешь. Ну да ладно, придется шкандыбать – без бражки Сонька не раздвинет ляжки.

Подельники заулыбались и шаткой походкой двинули к посадке, приободренные грядущей попойкой и мыслями о Сонькиных ляжках.

– Где спрятал-то? Недалеко хоть?

– Не… Вон за тем муравейником.

– Каким? Их там два!

– Хм… вроде за левым.

– Ох, и пень же ты, Шпрота…

Заветного пойла и по совместительству – пропуска в трусики податливой крали ни за левой, ни за правой кучей не отыскалось. Но жажда залить трубы и попарить шляпы пересилила страх наступающей темноты, и поиски привели закадычных друзей к озерцу, в зеленой глади которого уже отразилась пошедшая на убыль луна.

– Тьфу ты, – проворчал Рыжий. – Теперь до утра ждать придется. Сука, весь кайф обломал.

Он замахнулся и замер с занесенной рукой. Напарник, зажмурившийся в ожидании подачи, обернулся и лишь чудом не простился с содержимым мочевого пузыря. Над забулдыгами возвышалась косматая гора с взъерошенным загривком и меховым воротником на могучих плечах и бычьей шее. В горящих алым глазах, казалось, отражалась сама Преисподняя, зловонная пасть едва закрывалась из-за торчащих клыков, а изогнутые серпами когти были острее любой финки и тихонько звенели при малейшем движении. Но вид твари был не так страшен, как десятки огоньков позади нее – блики глаз Своры адских гончих, изготовившихся к прыжку в ожидании приказа Вожака.

– Шухер, пацаны! – попытался заорать Толик, но голос сорвался на сиплый фальцет – такой не то, что на Заводе, в соседних кустах бы не услышали.

Мохнатые пальцы сомкнулись на щеках и раздавили лицевые кости, как яичную скорлупу. Глядя на кровавое месиво и стекающие по нему белки, Шпрота раззявил рот в беззвучном крике и рванул к Проходной со всех одеревеневших, набитых песком ног, но не успел пробежать и пары метров, как бритвенно острые серпы полоснули по спине, прорвав легкие и располосовав хребет.

Вожак призывно рявкнул, и верные псы накинулись на подачку, захрустели хрящами, зачавкали теплой плотью. Меньше, чем за минуту, от колдырей осталась лишь кровь на траве и пара самодельных ножиков – ни мяса, ни обрывков одежды. К рассвету все просохнет, впитается в землю, ветер всколыхнет примятые стебли, а дожди утопят финки в грязи: были пацаны – и нет пацанов, как и тысяч трупов до них – свежих и ждущих своего часа с начала Войны.