Сыграй мне смерть по нотам...

Самоваров понимающе покачал головой.

Он не знал, стоит ли сейчас заводить речь о самом главном. Момент вроде бы подходящий, да и Стас неизвестно когда сюда доберётся. С другой стороны, неофициальный разговор к делу не подошьёшь. А дело выходит непростое, двусмысленное.

Самоваров всё-таки решил рискнуть.

– А помнишь ли ты, Витя, старого скульптора Щепина? – осторожно начал он. – Этот скульптор собачек, коровок лепил. Он-то чем болел?

Андрей Андреевич выглянул из ванной, блеснул воспалёнными, заплаканными глазами из-за могучего Витиного плеча с полотенцем.

– Зачем вам это, Николай Алексеевич? – жалобно взмолился он. – К чему мучить больного, не отвечающего за свои слова? Это стыдно! И ты, Витя, чего тут разговорился? Впервые такие длинные речи от тебя слышу. Зачем эти расспросы? Какие коровки? Какое это всё имеет значение?

– Помню я скульптора, – как ни в чём не бывало продолжил Витя.

Наверное, он всегда делал то, что надо, не обращая внимания ни на какие препятствия.

– Мы раз к нему даже с Тормозовым Алексеем Ильичём заходили – вы ведь его знаете? – сказал он.

– Знаю, – подтвердил Самоваров.

– Что?! – взвыл Андрей Андреевич. – Какой ещё Тормозов?

– Мой друг по стационару, – невозмутимо пояснил Витя. – Он хотел в туалет. Скульптор пьяный сидел, больной и несчастный. Его все забыли. Человек нуждался в участии и страдал ишемией – вы же, Андрей, в курсе! Тормозов в туалет сходил, Андрей статуэтку у старика похвалил, а я сделала укол.

– Вы что, втроём приходили? – изумился Самоваров.

– Нет, Тормозов после туалета побежал часы Алику покупать. А Андрей пришёл минут через пятнадцать. Он принёс лекарство и сразу ушёл…

– Что ты несёшь! Я надеюсь, вы понимаете, Николай Алексеевич, что всё, сказанное этим человеком, не имеет никакого смысла, – неожиданно твёрдо заявил Андрей Андреевич, протискиваясь из-под Витиного локтя и промокая Витиным полотенцем своё мокрое лицо и живот. – Ничего не было, никто ничего не видел и не знает. Все кончилось. Прошлое – в прошлом.

– А укольчики, в том числе сделанные четверть часа назад? – напомнил Самоваров.

– Это всё Витин бред. Выдумки, болезненные фантазии! А фантазии юридически ничтожны!

Через час Самоваров торопливо пересекал тёмную улицу. Нигде не было ни души. Круглосуточный супермаркет сиял пустынями залов и никому в такой поздний и стылый час не нужными горами товаров. В дверях магазина, за стеклом, узкой рыбкой застыла Настина фигурка.

Когда Настя увидела Самоварова, она выскочила на крыльцо и перебежала улицу так легко, будто её несло ветром. Она размахивала руками и кричала:

– Что случилось? Ты не ранен? Я видела, как «скорая» подъехала. И, кажется, майор Новиков пришёл?

Самоваров поймал её на лету.

– Нельзя так по гололёду мчаться! Ещё пара подобных прыжков – и ты в травматологии. А там, – он кивнул в сторону знакомой девятиэтажки, – там плохо.

– Неужели?..

– Почти. У Шелегина кома. Его, оказывается, под руководством Андрея Андреевича потихоньку притравливали инсулином – ставили уколы, которые совершенно не нужны.

– Витя ставил? Этот страшный, огромный, молчаливый Витя? – обмирая, спросила Настя.

– Да, уколы делал Витя. Он оказался не таким уж молчаливым и совсем нестрашным. Просто он очень добрый человек. Зато врач из «скорой» сказал, что от Витиных уколов у Шелегина катастрофически упал уровень сахара в крови. Похоже, именно сегодня наш итальянец должен был отправиться к праотцам – как безнадежный и всем надоевший овощ. Но пока не отправился. Его отвезли в больницу. Мы с Дашей вовремя ему конфету скормили. Он жив, и, говорят, надежда есть.

– Вот видишь! – запрыгала Настя, держась за самоваровский рукав. – Ты вовремя пришёл! И ты, как всегда, оказался прав!

Вера Герасимовна повернулась в сторону оттаявшего окна и заявила не без гордости:

– Я предсказывала, что к Новому году морозы прекратятся. И вот полюбуйтесь: сегодня всего минус шесть, ни ветерка и очень симпатичный снежок.

Детсадовским словом снежок она назвала густое кишение лохматых хлопьев, которое совершенно смазало за окном пейзаж, перемешало небо с землёй и залило комнату тем слабым и ровным серым светом, какой бывает только во время большого снегопада.

– Ничего удивительного – морозы не могут держаться целый месяц. Так не бывает, – рассеянно сказала Настя.

Она разглядывала свадебное приглашение, которое принесла Вера Герасимовна. Оно было необыкновенно нарядное приглашение – с тиснёными белыми розами, парой золотых колец и густо наклеенными блёстками.

– Бывает! Я давно живу и многое повидала. Однако я слышала, что самые экстремальные холода ожидаются к весне. Это естественно в эпоху глобального потепления, – вздохнула Вера Герасимовна.

– И это потепление? – удивился Самоваров. – В потепление должно теплеть, а вон у нас на католическое Рождество было под сорок!