Сыграй мне смерть по нотам...

– А, там… Ну да, что-то было в этом роде. Я доволен, что у меня всё Таиландом ограничилось. А то ведь мучился бы, не знал нормальной человеческой жизни. Гормональный всплеск – наверное, это и есть теперешние черти, что покою людям не дают. Медицинское явление. А я практически здоров.

– А вот Шелегин нездоров, – напомнил Самоваров. – Почему вы не верите, что его посещают черти?

Андрей Андреевич задумался.

– Нет, не верю, – твёрдо заявил он после минутной паузы. – Он всегда правильный был, неинтересный: послушный до глупости сын, верный до приторности муж, сюсюкающий отец. Робкий, скрытный, самолюбивый. И писал-то он робко, как положено: помню его какие-то песенки для сказочек в ТЮЗе. Он много обещал как пианист, но и тут ничего не вышло. Наглости у него не было, вот чего. Наглости не в трамвае браниться, а делать что-то наперекор всем, с вызовом. Впрочем, он и в трамвае не мог…

– А вдруг то, что с ним произошло, всё изменило?

– Ничего не изменило! – махнул рукой Смирнов. – Он крайне унылая развалина. К такому скучному ненормальному черти не сбегутся. Абсолютно правильный идиот! Бормочет только о погоде, кушает чуть ли не с пипетки. Любит слушать музыку. При этом закрывает глаза и становится похож на труп. Всё прочее – Дашины выдумки. Пройдёт несколько лет, и она поймёт, как мерзко себя вела, как терзала свою мать. Девочке очень будет стыдно, я уверен. Я многих детей повидал и знаю, как они устроены.

Самоваров не стал спорить и вернулся к поставцу. Нет, Андрей Андреевич денег взаймы не попросит, это ясно. Зачем тогда сюда ходит, чего добивается? Не дружбы же в самом деле?

На ужин Настя сама сварила макароны. Готовить она не умела. К тому же у неё были совершенно детские пристрастия и хорошее здоровье. Втайне чипсы, сосиски и шоколадные конфеты она предпочитала любой диетической пище.

Варка макарон – дело несложное. Именно поэтому Настя боялась наделать глупых оплошностей. Она поминутно сверяла свои действия с рецептом на макаронной упаковке, которую она как назло разорвала в самом нужном, испещрённом мельчайшими буковками месте.

Настя надеялась, что муж явится с минуты на минуту. Он кулинарный гений! Он превращает разваренную, мелко плавающую в кастрюле картошку в восхитительное пюре. Он спасает пересоленные супы и чудесным образом разъединяет слипшиеся макароны. При этом он ещё и восхищается набедокурившей Настей!

Сегодня макароны у Насти вышли на удивление приличными. Вернувшийся из музея Самоваров быстро придумал к ним какой-то хитрый соус. Даже мороз, кажется, немного отпустил. Вечер получился славный!

Однако в самую идиллическую минуту трапезы в дверь позвонили.

– Кто это? Неужели мама? – удивилась Настя. – Я с ней днём говорила по телефону, и она прийти не обещала…

Звонок был не мамин – настойчивый, практически непрерывный, с нервными взбрыками. Открыв дверь, Самоваров увидел знакомые улыбки полоумных товарищей Альберта Михайловича Ледяева. Тормозов держал в руках объёмистую сумку. Тяжесть этой сумки перетянула инженера за порог, и он в мгновение ока оказался у Самоваровых в прихожей, у самой вешалки.

– Решили заглянуть, – радостно объявил он. – Куда нам ещё податься? Холодина на улице чёртова. Мы собрались Алика с Верочкой проведать, скинулись, купили кое-чего.

Он с гордостью погладил свою сумку и напомнил:

– В прошлый раз хорошо посидели. Правда, Николай Алексеевич? Алик приглашал нас почаще заглядывать. Приглашать-то приглашал, а сам взял и смылся куда-то. Верунчика тоже нет. Вы не в курсе, куда их понесло в такую темень? И зачем они тогда нас позвали?

Самоваров пожал плечами.

Тормозов вздохнул:

– Вот досада! Мы тогда у вас побудем, подождём. Не с ночевой же они утопали? Ну, а если с ночевой, то делать нечего: посидим у вас часик, отогреемся и восвояси.

Самоваров обречённо вздохнул. Можно, конечно, соврать незваным гостям, что Ледяев с невестой выехали именно с ночевой. А вдруг Альберт Михайлович их действительно приглашал?

Настя молча разглядывала гостей, снимавших шапки и ботинки в прихожей. Зелёная куртка Тормозова с залихватской надписью «Гринпис» во всю спину особенно её пугала. В своё время рассказ Самоварова о безумном чаепитии у Веры Герасимовны внушил ей ужас. И вот теперь эти странные люди ворвались в их дом! «Они вполне милые, тихие, – мимоходом шепнул Самоваров Насте. – Обещаю, они скоро уйдут».

– Может, у вас и начнём? – предложил вдруг Тормозов.

Его глаза блестели, а лицо было вишнёвым от мороза и ожидаемого удовольствия. Он вытащил из сумки какую-то большую чёрную бутылку.

– Чудесная вещь, – объявил он и подмигнул Насте. – Называется «Шёпот монаха». Недорого, сладко, как раз для дам. Стаканчики найдутся?

– Лёша, погоди со своим «Шёпотом»! – авторитетно осадил его Пермиловский. – Пить и закусывать будем у Алика. Здесь можно и так посидеть, поговорить с умными людьми. Витя, не стой в дверях, проходи, садись.