Сыграй мне смерть по нотам...

Молчаливый Витя последним вошёл в гостиную. Он опустился в кресло, осмотрелся с ровным, доброжелательным любопытством. И диковинные самовары на полках, и стандартные обои в жёлтую полосочку, и газета на стуле занимали его одинаково и вызывали на лице вежливую улыбку.

Фёдор Сергеевич Пермиловский устроился в другом кресле. Сходу он задиристо воскликнул:

– Знаю, знаю ваш застарелый скептицизм, Николай Алексеевич! Но всё-таки не могу не поинтересоваться, как вы можете с ваших позиций объяснить последние события в городе Слипинге, штат Оклахома?

– Да какие там могут случиться события! – презрительно сморщился Тормозов, потрясая бутылкой с «Шёпотом». – Давайте лучше начнём! Про Оклахому ты, Фёдор Сергеевич, как-нибудь в другой раз потолкуешь. С Аликом.

– Алик артист, он не поймёт. Интеллектуальная составляющая у него часто отключена. Он милый человек, но не поймёт, – сказал Пермиловский.

– Что там стряслось в Оклахоме? – поспешил спросить Самоваров.

Чинные разговоры о проделках Ивана Петровича, властителя вселенной, его устраивали больше, чем распитие чёрной бутылки и молдовеняска.

Пермиловский интригующе начал:

– В городе Слипинг, штат Оклахома, одна супружеская пара, отправившись в автомобиле за покупками, вдруг врезалась в столб. Вместе с этим столбом пара свалилась в некую ранее никем не замеченную подземную полость. В полости неизвестные странного вида, в серебристых костюмах…

– Э, брось, Фёдор Сергеевич! – снова заорал Тормозов, одновременно пытаясь вспороть зубами пластиковую оболочку пробки. – Я, сколько себя помню, только и слышу, что про серебристые костюмы. Ерунда это всё! Нету таких костюмов! Какой дурак на иной планете станет их шить? Сказки! Есть и пострашнее случаи. Вот я, например, по комсомольской путёвке ездил в Кустанайскую область в пятьдесят восьмом. Агитбригада заводская собралась, женская команда по хоккею на траве и я. Шефская поездочка на целину! Да, ещё и Лада Дэнс с нами напросилась. Не хотело её руководство брать, но такая она напористая была, боевая, с характером – огонь девчонка! Манила её романтика целины.

– Ты что, белены объелся? Какая Лада Дэнс на целине? – возмутился Пермиловский, очень разумный во всём, кроме принципов мироустройства.

Тормозов презрительно сощурился.

– Известно какая! – сказал он. – Я сам её там видел, и не раз. Но не в Ладе дело. Слушайте! Иду я как-то по пашне. А поля там, как известно, громаднейшие – идёшь, идёшь, а на все четыре стороны света пашня да пашня. До вечера будешь топать, а ничего, кроме пашни, не увидишь. И вот иду я как-то, в глазах уже рябит от поднятых целинных и залежных земель, и вдруг слышу – з-з-з! В небе самолёт, серебристый и хорошенький, как игрушка. Всё ближе, ближе самолётик! Отделяется от него какая-то тёмная точка, летит к земле – и бряк мне чуть ли не под ноги! Подбегаю, смотрю: ящик лежит, тоже серебристый, как эти чёртовы костюмы.

Пермиловский обиженно хмыкнул.

– Именно серебристый был ящик! – повторил Тормозов. – Мне интересно, что в нём, хотя умом понимаю, что лучше бы эту пакость в органы снести. Конечно, любопытство верх взяло: всё-таки я довольно молодой ещё был. Хватаю ящик, крышку срываю, а мне в морду вдруг – порх! порх! порх! Даже в глазах потемнело. Через секунду я опамятовался, а из ящика что-то серыми клубами так и валит. Пригляделся – шубная моль! Да крупная, зараза, почти с воробья! И расцветки такой же рябоватой. Я давай её ловить, ладошками хлопать, но куда там! Разлетелась. А я бежать.

Настя не выдержала и спросила Тормозова:

– Что же это было такое?

– Известно что: идеологическая диверсия Запада!

– Почему же идеологическая? – удивился Пермиловский. – Скорее уж энтомологическая.

– Ты это слово лучше Алику скажи, хотя он дурак, по-твоему, – весело вскричал Тормозов и снова метнулся к бутылке с «Шёпотом». – А мы прямо сейчас и начнём. Вздрогнем! За прекрасных дам!

Он сильно, с участием щеки, подмигнул Насте и снова вцепился зубами в пластиковую облатку.

– Так как же насчёт Оклахомы, Николай Алексеевич? – взялся было за старое Пермиловский.

Но Тормозов никак не давал беседе направиться в интеллектуальное русло.

– Теперь осталось только пробку внутрь протолкнуть, и все дела! – закричал он, сплюнув малиновый пластик и изучив горлышко бутылки. – Витя, давай протолкни! Палец у тебя железный. И стерильный к тому же!

Витя спокойно повернул голову из своего кресла:

– На это штопор есть.

– Да ну его к ляду! – не согласился Тормозов. – Пальцем надёжнее. И люблю я, когда в бутылке пробочка плавает. Есть в этом что-то душевное.

Когда дело реально дошло до пробочки, Самоваров похолодел от ужаса. Он представил, что будет, если сумасшедшие вдруг напьются в его квартире монашеского зелья, которое зловеще покачивалось в бутылке, чёрное и густое, как креозот. Тормозов уже пытался засунуть в бутылочное горлышко собственный палец и озирался в поисках другого, более прочного предмета.

Пермиловский воспользовался его занятостью.