Сыграй мне смерть по нотам...

Вообще-то продрогла она ещё днём, когда не пошла в музыкальную школу. Тогда она так же, как сейчас, бродила по улицам и придумывала всякие кары для Андрея Андреевича. В мастерской Самоварова она вроде бы отогрелась, но на самом деле только снаружи чуть-чуть оттаяла. Главный холод засел в ней незаметной маленькой льдинкой — прямо как в сказке! Оказывается, это не выдумка. Именно так люди и замерзают. Теперь эта льдинка обнаружилась, и Даша начала от неё изнутри зябнуть.

Льдинка быстро росла, превратилась в большой стылый ком, от кома широкими неровными волнами покатился озноб. Настя никогда не придёт, Насте дела нет до Даши и её забот! И никому дела нет.

Куда теперь податься, Даша не знала. Вагнер играл в «Багатели», а Дашу после скандала, устроенного Смирновым и Ириной Александровной, туда не пускали. Домой идти не хотелось ни за что. Даша двинулась по улице, заглядывая во встречные магазины, чтобы согреться. В каждом магазине она пристально, ничего не запоминая, глядела на витрины, сморкалась, вытирала оттаявшие мокрые ресницы и шла дальше.

Она вспоминала, как сидела у Самоварова в тёплой мастерской. Там она сама себе нравилась. Там была она, как ей казалось, взрослой и сильной, а главное, показала, что ей палец в рот не клади. Сам он, кажется, не слишком умный, этот Самоваров, хотя не чета матери и красавчику Андрею Андреевичу. Только очень уж правильный, потому что старый. Теперь так нельзя, никто так не живёт — неужели он не понимает? Как бы его уломать, чтоб он бумажку для Вены сделал? Настя говорит, у него есть друзья, которые смогут помочь, если он попросит. Надо, чтобы попросил. Она, Даша, всё равно своего добьётся!

Воинственные, решительные слова мелькали и исчезали в Дашиной голове. Были они такие же ненужные, как коробки и флаконы, которые она разглядывала в витринах. Подобные слова Даше годились, чтобы не думать о главном и страшном: о том, что дома умирает отец. Вот в этом она ничего не понимала и не могла придумать ничего спасительного. Смерть она уже видела, причём совсем недавно, когда умерла бабушка. Всё, связанное с похоронами, казалось ей безобразным, противным, невыносимым — суета и осторожный топот чужих людей в квартире, чужие разговоры вполголоса, незнакомые кислые лица. Нужно было соблюдать какие-то странные и нелепые правила и приметы. Больше всего она удивилась, когда поехали на поминки. Почему, если человек умер, все должны сесть и наесться? И говорить при этом нудными голосами, не чокаться и налить рюмку бабушке, которую оставили в земле на кладбище. Зачем? Даше это казалось какой-то непонятной, неприятной, дикой древностью, вроде каннибальства. Всё это так не шло бабушке — умной, желчной, элегантной!

Хотя, конечно, бабушка уже не была собой, когда в этом ужасном ящике лежала. Непохожая на себя мёртвая Марина Петровна стала маленькой, а её лицо зеленоватым. Потом Даша иногда видела подобную зеленоватость на живых лицах и ужасалась. Бабушка умерла скоропостижно, во сне. Дашу тогда отправили к соседям на ночь. Теперь — может быть, даже сегодня — Даша своими глазами может увидеть, как смерть работает, как человека забирает. А это слишком страшно! Последние дни опытная Августа Ивановна заметила, что у Сергея Николаевича каким-то особенным образом заострился нос, и это означает, что смерть близко. Нет, Даше домой можно идти сегодня только в самом крайнем случае! Жалко, конечно, что Ромка в «Багатели» пыхтит и даже на полчаса ради неё свой промысел не бросит. Но Даша его не винила, потому что сама поступила бы точно так же.

Скоро стемнело, чего Даша никак не ожидала. Раньше она думала, что так быстро ночь наступает только летом и на юге: только что было всё ясно, молочно-розово, а через полчаса уже ни зги не видать! Даша с отцом ездила на море, когда ей было шесть лет. Она очень хорошо это помнила. Отец водил её по кромке прибоя, показывал, как в мокром песке тают и исчезают следы, как движется назад, в море, тихая тоненькая плёнка воды, унося с собой сор и катя песчинки — а потом возвращается снова с теми же песчинками и щепками. Это мерное колыхание происходит потому, что в море очень глубоко живёт сила, которая толкает волну. И ещё из глубин доносятся мерные гулы и невероятно низкие, еле слышные басы.

Даша басы слышала. Она до сих пор помнит тот звук! А у волны собственный голос — слабый, шёлковый. Ещё песок в ней присвистывает, и пузырьки, когда лопаются, шуршат. Отец рассказывал Даше, как однажды он ушёл из санатория по песку и по волне, потому что эти голоса в первый раз услышал — ногами услышал, как он уверял. Он хотел их запомнить и не заметил, как забрёл очень далеко.

Даша шла теперь по тёмной холодной улице и тоже слышала тихие, никому не ведомые звуки. И она отовсюду, от всех ушла! Правда, ни моря, ни даже неба не было, а только была чернота, мёрзлый снег и довольно некрасивая улица с магазинами, в которых стояли бесконечные банки, пакеты и бутылки. Ох, ничего хорошего и настоящего не осталось больше на белом свете!