Сыграй со мной в любовь

— На железнодорожном переезде. Машину подтолкнули. Шлагбаум в щепки. Мазератти…

Словно это меня сейчас как шлагбаум разнесли в щепки, внутри все сжалось, а потом по телу, лишая сил, пронесся разряд боли.

— Мой брат… — чьи-то руки подхватили меня, не дав свалиться на пол. — Что с ним?

* * *

Мы с братом были разными. При разнице всего в два года, казалось, я старше лет на десять. Петя мог днями играть в компьютерные игры, а ночами зависать в ночных клубах. У него была сотня друзей и вечно разрывающийся телефон. Он в совершенстве освоил работу микроволновки, но даже банальный омлет на плите был для него невыполнимой задачей.

К автомобилям Петя тоже относился совсем не так как я. Его руки не сковывал ужас от потока машин на встречной, и сцепление с педалью газа он не перепутал бы никогда. Наверное, именно поэтому, когда Дима выставил брата с ключами от машины, я и не подумала броситься следом. Когда еще в его жизни будет Мазератти?

Сейчас, глядя на красный от крови асфальт, искореженный автомобиль, перед которым носились люди и сверкали проблесковые маячки полиции и скорой, я постоянно прокручивала в своей голове этот момент и все сильнее ненавидела себя.

Как я могла такое допустить?

Зачем вообще ввязалась в чужую войну?

Как так случилось, что сейчас, залитым кровью, висящим на волоске между жизнью и смертью на каталке увозили моего брата…

Каждая мысль как выстрел в висок. От боли даже заплакать не получалось.

Петя не должен был пострадать. Не его хотели отправить на тот свет, толкнув под поезд. Не он перешел дорогу тем, кому переходить не следовало.

Словно вторя моим догадкам, рядом переговаривались полицейские:

— Не верю я, что это обычное ДТП.

— Машина, которая его подтолкнула, скрылась, но номера у нас есть.

— Сомневаюсь, что ее удастся найти. Слишком грязно сработано. Скорее всего, тачка уже где-нибудь на дне реки или разобрана на запчасти.

— Вероятно…

— Этому Шеремету здорово подфартило, что дал покататься пацану.

— Да. В рубашке родился.

— Но мальчишку жалко. Позвоночник в двух местах, руки, ноги… Если и выкарабкается — инвалидом быть до конца жизни.

Не в состоянии больше это слушать, я заткнула уши и опустилась на колени. К Диме прикасаться не хотелось. От одного вида его протянутых рук выворачивало наизнанку. Счастливчик. Рожденный в рубашке. Целый и невредимый.

Я не знала, сколько времени просидела на холодной земле. Не знала, удалось ли по горячим следам найти машину, подтолкнувшую Петю. Я ничего не знала и не понимала. Все что у меня было — грязные комья обочины под руками и пульсирующий сгусток боли внутри.

Я была виновата во всем.

Я накликала на нас беду.

Я ослепла, возомнив себя счастливой влюбленной дурочкой.

Все, что было важно еще час назад, рушилось как карточный домик. Красные кляксы крови на асфальте, словно смертоносная плесень, лишали разума.

Несмотря на то, что вокруг суетились люди, я была одна. Ничего не замечая. Ничего не чувствуя. Даже когда меня привезли в больницу, пропустили под дверь операционной и знакомые руки крепко прижали к твердой груди.

Холодная скамейка в коридоре стала своим собственным адом на несколько бесконечных часов. Дима общался с врачами и следователем. Против воли сдерживал, когда от отчаяния я готова была ворваться в зал, где работали хирурги. Пытался напоить водой или заставить поесть. Молчал в ответ на град моих отравленных горем обвинений и, затягиваясь дымом, курил на балконе, когда я временно обессилив от ожидания, выпадала из реальности, прижавшись лбом к стене.

Он пробыл со мной до самого утра. До короткого, леденящего душу своей неизвестностью приговора: «Операция завершена. Сейчас пациент находится в реанимации, но угроза жизни все еще сохраняется».

Двое в узком, залитом холодным белым светом коридоре. Еще недавно близкие, а теперь…

Ближе к рассвету в больницу приехал Тема. Даже не взглянув в сторону Шеремета, он всунул мне свой термос и укутал пледом. Выпотрошенная виной, я не сопротивлялась. Сейчас уже не имело значения, на чьей стороне была правда в моей прежней, закончившейся несколько часов назад жизни.

Романтические крылья обуглились, так и не успев расправиться, а на месть было плевать. Судья и присяжные в моей голове уже нашли виноватого и вынесли приговор.

Виновна.

Одна.

Пред Петей, перед родителями, перед собой.

Даже, если бы Дима хотел побороться за мою невиновность, счет был не в его пользу.

К счастью, он и не пытался.

* * *

Дима

О том, что с мальчишкой и машиной что-то произошло, я понял, стоило увидеть на пороге Севу. Мало того, что мой всегда спокойный начбез приперся в квартиру к девчонке, так он еще был в панике.

Не думал, что такое возможно. Не предполагал, что и сам испытаю это гадкое чувство, но сегодняшний день оказался невероятно щедр на дерьмовые эмоции. Вначале обвинения Лики, теперь еще один сюрприз.