Сын

Померанцев. Головоногов уговаривал меня дать согласие. Я попросил сутки на размышление. Хотел узнать, что случилось у Алексея.

Платова. Могу только повторить — Алексей от поездки не отказывался.

Померанцев. Не понимаю только, зачем Головоногову обманывать меня? Я никогда в жизни не подставил бы ножку Алексею. С какой стати?

Платова. Алексею и здесь неплохо. Он не так уж и рвется туда.

Померанцев. Это я понимаю... Но зачем обманывать меня, его? Мы же не дети?!

Платова. У меня к вам просьба — не говорите Алексею.

Померанцев. А зачем я буду ему говорить? Я просто не поеду — и все.

Платова. Дело ваше, но, по-моему, отказываться не следует.

Померанцев. Тут, вы извините, я не понимаю! Он не отказывался, и мне не надо? А нужен один...

Платова. Мало ли что... Вдруг по здоровью не пройдет?

Померанцев. Врачи Алексея пропустили. Вполне годен для работы в тропиках. Я не могу следовать вашему совету. До свидания.

Затемнение

Картина третья

Еще за занавесом слышна мелодия песни «Развевайся, чубчик кучерявый». Поднимается занавес. Стол возле дома Михаила Платова на целине. У стола поет и играет на гармошке Камарчук. На столе — водка, закуска. Под фонарным столбом сидит на скамейке Платов с письмом в руке. Скрестив руки на груди, стоит вторая жена Платова Ольга.

Камарчук(оторвался от гармошки). Родственник, что ли, объявился, Миша?

Платов. Да вроде...

Камарчук. А ты говорил, родни у тебя нет?

Платов. А кто его знает... Родня, знаешь, какая штука. Нету, а потом объявится... Разыщет.

Камарчук. Верно. (Поет «Чубчик». Потом.) Я тебе скажу, сбежал я от родни. Жил на берегу Азовского моря, возле Мелитополя... Хатка была, конечно... Огородик... Но климат, понимаешь, курортный. С мая по сентябрь — родня вся до меня съезжалась. Что за год заработаю — за четыре месяца съедят, как та саранча. У всех отпуск. У школьников каникулы, у студентов каникулы. А тут, как назло, песочек белоснежный под ногами. Гляжу и вижу, из-за этой родни медленно, но верно в люмнена превращаюсь. Никаких накоплений. Каждый приезжает, привезет пол-литра и считает — откупился на полный срок. Оно, конечно, пол-литра тоже стоит, но закуска еще больше, тем более на все лето... И решил я сюда податься, а жена наотрез, у нее принцип, не поеду, говорит... С чего это я от тепла на целину подаваться буду, говорит. (Поднимает к глазам пустую бутылку.)

Платов(Ольге). Есть там у нас еще?

Ольга. Осталась одна бутылка.

Платов. Сообрази.

Ольга подает Камарчуку бутылку.

Камарчук. Мерси, Оленька... (Открывая ножом бутылку.) Я больших опустошений вам не совершу. Просил ваш супруг рюмку разделить.

Ольга. Пейте.

Платов. С тобой теплее, Степа, живется.

Камарчук. Выпьем, что ли, очищенной от всяческих сравнений? Вы, Оленька?

Ольга. Мне не надо. Вам больше достанется.

Платов. Бывай.

Камарчук(пьет). И придумал я на целину. Родня за мной не подастся. Далековато, да и условия мало располагающие для нагула жировых веществ. Сказал своей Настасье — живи сама какой-то срок и извлекай прибыль из временной моей утечки. А сам сюда. Как вам нравится мой фельетончик, Оленька?

Ольга. Очень вы правильно рассудили.

Камарчук. Что ты, Миша, рассеянный сегодня, и нет у тебя в глазах обычного для нас блеска при виде обжигающей слизистую оболочку влаги? Простыл, что ли?

Платов. Познабливает что-то...

Камарчук. Как говорится, сам бог велел. За твоих дальних родственников. Давай за них!

Платов. Бывай.

Камарчук(пьет). Ну, что пишет дальний родственник? На целинные курорты приезжать не собирается?

Платов. Нет.