Сын

– По его словам, преступник угрожал ему пистолетом. Он запер его в соседней клетке, отобрал мобильник и бумажник. Лаэ просидел взаперти полтора суток. Он видел все, что произошло.

– И что он говорит?

– Он совершенно сломлен, бедняга, и болтает без умолку. Что Нестор был его клиентом, что он незаконно торговал собаками. Но он не может дать приличного описания преступника. Обычный случай: свидетели не помнят лиц людей, угрожавших их жизни.

– О, они прекрасно их помнят, – сказал Симон. – Эти лица они будут помнить всю свою жизнь. Только они помнят их не такими, какими мы, все остальные, их видим. Поэтому и дают неправильные описания. Подождите.

Симон подошел к мужчине и присел на пенек рядом с ним.

– Как он выглядел? – спросил Симон.

– Я уже давал описание…

– Вот так? – спросил Симон, доставая из внутреннего кармана фотографию и показывая ему. – Попробуйте представить его без бороды и длинных волос.

Мужчина долго изучал фотографию, медленно кивая.

– Взгляд. У него был особенный взгляд. Какой-то невинный, что ли.

– Уверены?

– Точно.

– Спасибо.

– Он все время это повторял. «Спасибо». И еще заплакал, когда собаки набросились на Нестора.

Симон убрал фотографию в карман.

– И последнее. Вы сказали полиции, что он угрожал вам пистолетом. В какой руке он держал пистолет?

Мужчина моргнул два раза, как будто раньше об этом не задумывался.

– В левой. Он левша.

Симон поднялся и подошел к Бьёрнстаду и Кари:

– Это Сонни Лофтхус.

– Кто? – спросил Осмунд Бьёрнстад.

Симон пристально посмотрел на инспектора:

– Разве не вы с «Дельтой» пытались изловить его в «Иле»?

Бьёрнстад покачал головой.

– Неважно, – сказал Симон, вновь вынимая фотографию. – Нужно объявлять его в розыск, и чтобы общественность нам помогла. Надо отправить это фото в редакции новостей НРК и ТВ-два.

– Сомневаюсь, что человека можно опознать по этой фотографии.

– Пусть подстригут и побреют его в «Фотошопе», пусть делают что угодно. Как быстро это можно устроить?

– Они освободят для нас место при первой же возможности, поверьте мне, – сказал Бьёрнстад.

– Тогда утренние новости через пятнадцать минут, – произнесла Кари, взяла мобильник и включила функцию фотоаппарата. – Возьмите фотографию и держите ровно. Кому в НРК мы можем это отправить?

Морган Аскёй осторожно потрогал корочку ранки на запястье, но тут автобус резко затормозил, он сорвал корку, и на руке выступила капля крови. Морган быстро поднял глаза – он не выносил вида крови.

Он вышел на остановке у Государственной тюрьмы строгого режима, где проработал два месяца, и двинулся вслед за группой других надзирателей. Какой-то парень в форме нагнал его и пошел рядом.

– Доброе утро.

– Доброе утро, – машинально ответил Морган, посмотрел на парня, но не узнал.

Однако тот продолжал идти рядом с ним, как будто они были знакомы. Или как будто хотел познакомиться.

– Ты не из корпуса А, – сказал парень. – Новенький?

– Из корпуса Б, – ответил Морган. – Два месяца.

– Вот как.

Парень был моложе остальных любителей формы. Обычно пожилые ходят на работу и с работы в форме, словно гордятся ею. Как сам начальник, Франк. Морган чувствовал бы себя полным идиотом, если бы сел в автобус в форме. На него все пялились бы, а может, кто-нибудь спросил бы, где он работает. В Гостюрьме, так-то. В тюрьме. Черт возьми. Он посмотрел на удостоверение, приколотое к форме парня. Сёренсен.

Они прошли вместе мимо будки охранника, и Морган кивнул сидевшему в ней человеку.

Когда они приблизились к входной двери, парень достал мобильный телефон и немного отстал – возможно, собирался послать сообщение.

За шедшими впереди захлопнулась дверь, и Моргану пришлось достать свой ключ. Он отпер дверь.

– Спасибо большое, – произнес этот тип Сёренсен и проскользнул вперед него.

Морган вошел следом за ним и свернул к шкафчикам. Он увидел, как парень вместе с другими забежал в шлюз, ведущий к корпусам.