Сын

Не физически, нет; в свои пятьдесят он был выше шести футов ростом, с талией в тридцать два дюйма, мощный и крепкий, как его предки. Однако мозоли он натер клюшками для поло и гантелями; ни одной косточки в жизни он не сломал и волочился за юбками напропалую. Но потом словно повернули выключатель, и он решил остепениться. Тед был умен, хотя она и не сразу это поняла. Он был к ней гораздо внимательнее, чем первый муж, и постепенно она осознала, что Хэнк, как бы хорош ни был, жил в основном для себя. А Тед, напротив, вселил надежду, что она вовсе не полностью познала жизнь и людей, что все может быть совершенно иначе. И это оказалось приятно. Теду было важно, как она выглядит, он замечал новую прическу и новое платье, различал ее настроения, понимал, когда ее можно отговорить от чего-то, а когда не стоит и начинать.

Он не лебезил и не подстраивался, просто был внимателен. И все равно оставался великовозрастным плейбоем, которому нужно общество; он устал флиртовать с каждой стюардессой и официанткой, которая строит глазки. Решил, что постарел и хочет семейного уюта.

Мальчикам он понравился. Они не принимали его всерьез, но он был с ними добр, заполнив лакуну, которую она сама не могла занять, — ездил с ними верхом, стрелял по тарелочкам; он был слишком ленив, чтобы охотиться на оленей, а вот куропатки всех устраивали. Мальчики, похоже, ничему от него не научились; ни скакать, ни стрелять они лучше не стали, но Тед от них ничего и не требовал. Вечерами она обычно заставала всю компанию у телевизора: Тед — с бутылкой вина, мальчишки — с попкорном, «Мстители» или «Бонанца»; они особо не разговаривали, но были довольны, как свора собак зимой у камина.

Сьюзан начала проводить летние каникулы в Мэне, вместе с детьми Джонаса, — три месяца благословенной тишины и покоя. После второго лета она попросила, чтобы ее перевели в «Гаррисон Форест», где учились девочки Джонаса. Мысль о том, что дочь на долгих восемь месяцев исчезнет из ее жизни, не казалась такой уж привлекательной, но все же это лучше, чем терпеть ее выходки здесь. К тому времени Сьюзан стала не просто невыносима, она превратилась в настоящего диверсанта. Рылась в материнских вещах; врывалась в родительскую спальню, выбирая момент, когда они с Тедом были совершенно к этому не готовы; выходила в кухню якобы перекусить поздно вечером в одной футболке, без трусов.

— Эта девочка — сущее наказание, — заметил как-то Тед.

— Ей повезет, если к следующему дню рождения не забеременеет, — вздохнула Джинни.

— Думаю, это тебе повезет.

Он был прав. Но в тот момент ей так не казалось.

Своих детей у Теда не было. Она могла бы родить от него, когда еще позволял возраст, но оба не желали ввязываться в проблемы. Теду хотелось иметь семью, но без хлопот по ее созданию; его устраивала женщина, у которой есть собственные деньги, которая воспринимает его как часть своей жизни, ничего при этом не требуя. Джинни не задумывалась об этом, но на самом деле была с ним счастлива и спокойна как никогда в жизни. Ее, конечно, тянуло к людям, подобным Хэнку, с внутренним огнем. Но этот внутренний огонь — сколько бы они ни уверяли вас в своей преданности, как бы искренне ни любили вас, семью, свою страну, — этот огонь пылает исключительно для них самих.

Пятьдесят один Дневники Питера Маккаллоу

6 августа 1917 года

Позвонила Салли сообщить, что приезжает.

— За свою маленькую pelado[131] можешь не переживать, — заявила она. — Я вам не помешаю.

На миг показалось, что мир рухнул. Собравшись с силами, я ответил:

— Тебе нечего здесь делать.

— Да, просто это мой дом. Я желаю приехать в свой собственный дом. Да, я слышу всеобщее ликование.

— Я не хочу, чтобы ты приезжала. — Впрочем, я понимал, что возражать бесполезно.

— Знаешь, выбрось из головы эти глупости. Потому что я возвращаюсь.

Отец сидел на террасе с бурильщиком и еще какими-то людьми.

— Я только что говорил с Салли, — начал я.

Он покосился в мою сторону.

— Если что-то случится, я обнародую некоторые факты.

— Ладно, парни, увидимся вечером, — кивнул он рабочим, те сразу поднялись и удалились.

— Что бы ты ни имел в виду, не делай этого. Даже думать об этом не смей.

— Запрети ей приезжать.

— Я ничего не могу поделать.

— Не хочу ничего слышать.

— Кто угодно, только не эта девица, Пит. Я бы не возражал, если бы ты обрюхатил всех мексиканок в городе, потому как хотя инструмент у меня в порядке, но лучшие деньки давно позади, а так я мог бы рассчитывать еще на пару-тройку наследников.

— Мария нам ничем не угрожает, — сказал я.

— Я знаю.

— Тогда скажи Салли, чтоб отстала.

— Знаешь, будь ты команчем, мог бы просто отрезать нос своей Салли и вышвырнуть ее прочь, а потом жениться на этой, новой.

— Ее зовут Мария.

— Но ты, к сожалению, не команч. И должен подчиняться американским законам. То есть сначала избавиться от Салли, а только потом связываться с другой бабой.

— Ты меня пугаешь.

— Это чувство взаимно.

— Твоя жена возвращается?

Бессмысленно отрицать.

— Не переживай из-за нее.