«Ну, как тебе было, Давид?» – спросила меня Мэри-Энн, когда мы легли спать. Она беспокоится. Боится, что такие мероприятия, как сегодняшнее, которое она с друзьями организовала с единственной целью как-то отвлечь меня, могут оказаться неблагоприятными для моего здоровья. «С одной стороны, это было тяжело, – сказал я ей. – Похоже, избавиться от прошлого невозможно. Мы вытаскиваем муху из супа, но, как только теряем бдительность, она тут же оказывается там снова. Но одновременно это меня обрадовало. Ты же знаешь почему». – «Нет, не знаю», – сказала она, целуя меня. «Потому что я смог сравнить мою тогдашнюю жизнь с той, которая наступила, когда я познакомился с тобой». И я вернул ей поцелуй.
Три признания
Все шло хорошо, но неожиданно что-то сломалось, и с нами произошло то, что случается с космическими кораблями, когда они теряют какую-нибудь маленькую деталь, и вначале мы ничего не замечаем, но однажды вдруг оказываемся вне пределов орбиты. Печально наблюдать агонию космонавтов в этих прекрасных белых кораблях; но еще печальнее видеть, как такой корабль медленно приземляется, и знать, что пилоты мертвы, что они задохнулись в своих кабинах еще до того, как космический аппарат коснулся земли. Нас ждала эта вторая, более печальная участь. Рамунчо, Эчеверрия и я, товарищи по революционной группе, в конце концов задохнулись во лжи и слухах, выдуманных полицией, вместо того чтобы погибнуть от разрыва бомбы или пасть сраженными пулей.
Мы скрывались в маленькой французской деревне под названием Мамузин, но чувствовали себя не слишком хорошо по вине нового ответственного, которого Папи выбрал для нашей группы, Карлоса. Нам он не нравился. Карлос был, разумеется, образцовым революционером, настоящим бойцом, товарищем, которого с радостью приняла бы любая организация. Рассказывали, что, будучи еще на легальном положении, он за одну ночь без чьей-либо помощи установил пять бомб. Но у него был очень суровый характер, чрезмерно серьезный: он никогда не шутил и не смеялся. И не позволял себе ни минуты отдыха.
Такое поведение оказалось особенно невыносимым для Эчеверрии, поскольку он обладал прямо противоположным темпераментом, в высшей степени анархичным. На собраниях он стал задирать Карлоса, называя его «Супер», от слова «супербоец»: «Как нам рассказал Супер», «хотя Супер не разделяет моего мнения», и так далее. Как и следовало ожидать, это прозвище пришлось совсем не по душе Карлосу и послужило поводом для первого спора. А за первым последовало множество других; с каждым разом становилось все более очевидным, что они не переносят друг друга.
Однажды Карлос заметил, что нам непременно следует заниматься гимнастикой и пробежками и что Рамунчо и Эчеверрия должны бросить курить, потому что от бойца, который не поддерживает форму, можно ждать только проблем. Эчеверрия категорически отказался и ушел с собрания. Это взбесило Карлоса, и за отсутствием Эчеверрии он стал придираться ко мне: я должен был оставить всякие суеверия и немедленно выбросить кусочек материи, который имел обыкновение пришивать к изнанке своей рубашки. Я тут же дал ему отпор: «Да будет тебе известно, что эта ткань – священное воспоминание о бомбардировке Герники». – «Священное воспоминание, говоришь?» – гневно осудил меня Карлос. «Взгляните на этого революционера! Он говорит