Сын аккордеониста

«Я имею в виду Берлино, – уточнил дядя. – Ты часто с ним беседуешь?» – «Я совсем с ним не говорю». Это было правдой. Если мне нужно было что-то во время танцев или уроков французского, я обращался к Женевьеве. «Меня воротит от него», – добавил я, вспомнив его красные глаза. «И меня тоже», – сказал дядя, подходя к лазу в тайник. Он слегка наклонился и бросил туда шляпу. Затем приладил доску. «Поставим шкаф?» – спросил я. «Нет, пусть стоит в этом углу. Если когда-нибудь тебе понадобится спрятаться, так легче будет проникнуть в убежище». Мама говорила, что Хуан иногда становится угрюмым. Именно таким я и увидел его в тот момент, с нахмуренным лбом и плотно сжатыми губами.

Снаружи, возле дома стояла каменная скамья, и мы уселись на нее. День был как-то особенно хорош, очень солнечный, а смех и возня троих детей Аделы, жены пастуха, усиливали пленительное впечатление, словно детские голоса были частью пейзажа, голосом земли, травы.

Дети играли возле частокола, окружавшего луг, где паслись лошади, они приносили камни с реки и укладывали их вокруг кольев. «Порой я не могу спокойно наслаждаться этим райским уголком. В голову лезут мысли о войне. Нам было очень тяжело». Он повернулся ко мне. «А Анхель? Он ничего тебе не рассказывал?» Я ответил, что нет. «Мы говорим только об аккордеоне. Это наша единственная тема». Дядя начал рассказывать мне общие вещи в том же тоне, что и отец Хосебы. Война – это настоящее несчастье, особенно гражданские войны. Люди убивали друг друга просто так, из корысти или чтобы что-то украсть.

На дороге появился Лубис, направлявшийся к лошадям. Едва завидев его, трое детей Аделы бросились бежать за ним. «Лубис очень хорошо выполняет свою работу. Я им очень доволен», – заметил дядя Хуан, поднимая руку, чтобы приветствовать моего друга. «Они очень изящные, правда?» – сказал он затем, имея в виду лошадей.

Лошадей было пять, и все пять бежали к изгороди навстречу Лубису. Две были белые, еще две гнедой масти, а пятая вороной. Дядя спросил меня, научился ли я ездить верхом, и я со стыдом ответил ему, что пробовал еще в школьные времена, как раз с Лубисом, но Анхель счел занятие неподходящим для аккордеониста. «И мне пришлось все бросить. Было очень жаль». – «А почему ты не скажешь Лубису, что снова хочешь попробовать?» – «А разве я не слишком большой для этого? Я вешу больше девяноста килограммов». – «Да, на жокея ты не похож, это правда, – пошутил дядя. – Но что у тебя за представление о лошадях? Они могут выдерживать людей гораздо тяжелее тебя. Американец, который сидел в этом убежище, был огромным мужчиной, и он добрался до границы с Францией верхом».

Мы вернулись к прежней теме. «А кто его преследовал, Берлино?» – спросил я. Дядя поднялся с каменной скамейки. «Ты ведь видел гостиницу, не так ли? – сказал он, указывая в сторону горы, под которой высилось здание. – Она, разумеется, очень красивая. Такая причудливая. Так вот, она была собственностью американца. Дона Педро. Он напал на серебряную жилу на Аляске и разбогател. Потом вернулся домой и построил гостиницу. И она принадлежала ему, пока Берлино с помощью военных у него ее не отнял. Этот Берлино – настоящий вор. Преступник».

Он направился к лошадям, и я пошел за ним. Дойдя до моста, дядя остановился и сказал мне на ухо, будто боясь, что Лубис или дети Аделы наблюдают за нами. «А разве то, что он делает сейчас, не грабеж? Во сколько обойдется новое спортивное поле? Хотел бы я знать, сколько денег он положит себе в карман». – «Ты уверен?» – спросил я, немного напуганный. Он говорил о Берлино. Но ведь Берлино был неразлучен с Анхелем. Кроме того, как один из представителей властей Обабы, Анхель имел отношение ко всем коммунальным работам, которые велись в городке. «А как же иначе! – воскликнул дядя, повысив голос. – На проведение этих работ не было объявлено никакого конкурса. Все было непосредственно передано одному предприятию. Где это видано? Это не что иное, как жульническая договоренность между фашистами. В Калифорнии такое не проходит». Он двинулся вперед, будто неожиданно заспешил, и начал кричать. Он звал каждую лошадь по имени: «Блэки! Фараон! Зиспа! Ава! Миспа!» Его любимцем был Фараон, крупный конь белой масти. Лошадь высунула голову над изгородью, и дядя дал ей кусочек сахара.