Сын аккордеониста

К телефону подошла Паулина, и, как только я узнал ее голос, я все понял. Было ненормально, чтобы в этот час она была у нас. Девушки, работавшие в мастерской моей матери, появлялись на вилле «Лекуона» где-то к девяти, не раньше. «Она умерла вчера вечером, Давид, – сказала Паулина. – Мы всю ночь проплакали». Ее голос свидетельствовал о том, что плач действительно был долгим, изнурительным. Она говорила со мной непринужденно, совершенно естественно произнося мое имя, несмотря на то что я уже три года не показывался в Обабе. «Погребальная служба состоится в пять часов в верхней церкви». Она вдруг спохватилась и добавила– «Ах, но ведь ты не сможешь приехать…» – «Как это случилось? Она была больна?» – спросил я. Я никак не мог вспомнить, когда последний раз разговаривал с мамой. «К вечеру она, как обычно, вышла на террасу. Твой отец нашел ее там, когда пришло время ужина. Вначале он подумал, что она заснула, слегка склонившись в плетеном кресле. Но к несчастью, она была мертва. Видимо, отказало сердце». – «Я тебе очень благодарен, Паулина».

И эти слова тоже могли принадлежать моей матери. Это была ее манера выражаться: я тебе благодарна, если позволишь мне нескромность, если это нетрудно… Она очень ценила вежливость. Я подумал, что похоронная служба, которую, несомненно, проведет дон Ипполит, будет красивой, достойной ее. Богослужение, сообщила мне Паулина, состоится в пять. Оставалось десять часов.

Пока мы ехали обратно в Мамузин, Хосеба не переставал говорить. Он теперь наконец знал, чему мы посвятим себя, когда вновь вернемся к цивильной жизни. Мы откроем консультацию, как у сеньоры Гульер, – разумеется, за деньги, – и они с Трику займутся поиском клиентов, а я буду выполнять роль медиума и предсказывать людям будущее. Болтовня продолжалась, пока мы не вернулись в Мамузин. «Ты поедешь?» – спросил он меня тогда. «Да. Я поеду». Я решил это еще во время телефонного разговора, но тем не менее удивился сам себе, когда облек это решение в слова. Дело было серьезное, оно противоречило принятым нормам. «Я тебя поддерживаю и так и скажу Карлосу, – сказал Хосеба. – Пойдем немедленно к мсье Габасту». Я поблагодарил его. В будущем мне нужна будет его помощь.

Мсье Габасту был владельцем фермы и жил в центре Мамузина. «Bien sûr!» – воскликнул он, когда я попросил у него разрешения не выходить на работу, чтобы отправиться на похороны моей матери. Андалуссцы, которые знали его уже давно, рассказывали, что во время нацистской оккупации он сражался в рядах маки. Справедливый человек. С нами он всегда был обходителен: наш правильный французский выдавал, что мы не настоящие сельские эмигранты; но он никогда не задавал вопросов. Может быть, из симпатии, а возможно, просто чтобы избежать осложнений. «Allez! Partez tout de suite!» – «Поезжайте! Выезжайте немедленно!». – сказал он нам.

Хосеба отважился попросить его еще об одном одолжении. Он спросил, нет ли у них дома какого-нибудь темного костюма, который подошел бы мне, поскольку в Обабе нельзя присутствовать на погребальной церемонии в абы каком виде. «Может быть, костюм моего сына Андре подойдет», – сказал мсье Габасту и отправил нас к своей жене.

«Думаю, да, – ответила нам мадам Габасту. – Сын у меня худой и ширококостный, как и вы. Сейчас он живет в Париже». Женщина все говорила правильно. В то время я был худым, весил на пятнадцать килограммов меньше, чем когда учился в университете. «Ваш сын в Париже, мы в Мамузине… все мы, молодые, уезжаем из дома», – сказал Хосеба. Женщина со вздохом отправилась за костюмом.

«Ясно, что Андре – твой двойник», – сказал Хосеба, когда я надел костюм. Казалось, он сшит на меня. Мадам Габасту была того же мнения. Она снова исчезла и вернулась с черным галстуком.

Уже на улице мсье Габасту преподнес нам еще один сюрприз. Он предложил мне свой синеватый «Пежо-505», весьма респектабельный автомобиль. Мы с Хосебой поблагодарили его. Машина могла сослужить мне хорошую службу при пересечении границы. «Какие любезные люди!» – сказал я. «Ничего общего с другими нашими знакомыми», – ответил Хосеба, без всякого сомнения думая о Карлосе.

Когда мы оказались возле фермы, Хосеба зашел посмотреть какой-нибудь «аксессуар» и водрузил мне на лицо очки из толстой пластмассы, имитирующей стекло. «Надень и это, ну-ка, посмотрим, как он на тебе сидит», – сказал он затем, одевая на меня черный берет: «Прекрасно. Никто в Обабе тебя не узнает».

Он посмотрел на часы. «Сейчас одиннадцать. Какое время назначим для того, чтобы созвониться?» – «К часу я должен быть по ту сторону границы». Я пообещал позвонить ему в половине второго, чтобы сообщить, что я в безопасности. «Не приезжай в Обабу слишком рано», – посоветовал он мне. Я завел машину, и мы пожали друг другу руки. Его пальцы коснулись моих. Мы были больше, чем товарищи по борьбе, мы были друзьями.