Сын аккордеониста

Тетрадь с гориллой хранилась на одной из полок в комнате, и мне пришло в голову показать ее дяде; но я не тронулся с места. «А кто такая Тереза, которая рассказала тебе про Эусебио?» – «Девушка из гостиницы». – «Дочь Берлино, та, что больна?» Он наморщил лоб. «Сейчас она в По. Ее отправили туда родители». Я не знал, что еще сказать. Дядя подошел к окну и посмотрел в сторону городка. «Если ты говорил с этой девушкой, ты знаешь все, что нужно знать, – сказал он, не оборачиваясь. Затем указал рукой в том же направлении, куда смотрел. – Через несколько дней откроют этот памятник там, в центре Обабы, а потом устроят банкет в честь Ускудуна. И все вместе будут позировать для фотографии, которую на следующий день опубликуют в газетах. И все будут в костюмах и при галстуке, как истинные джентльмены. Ну а теперь послушай, что я тебе скажу: это – компания преступников. Полковник Дегрела: убийца. Берлино: убийца. И все или почти все остальные – тоже. Настоящие фашисты, прости, что я это тебе говорю». Дядя скрестил руки. Он ждал моего вопроса. «Ты хочешь сказать, что и Анхелъ?» – наконец отважился я. Он сурово ответил мне: «Что он был связан с фашистами, это всякий знает. Кармен говорит, что до войны он был другом Берлино и его братьев и что поэтому он полез в политику. Но у него совсем другой случай, чем у Берлине По всей видимости, ему не хватало убежденности» – «А у тебя какое мнение?» – «Кармен в своей жизни очень редко лгала». – «А вот я убежден, что он хотел убить Эусебио. И еще Портабуру».

Я взял тетрадь с гориллой с полки и дал ему. «Это список людей, которых нужно было убить в Обабе», – сказал я. Хуан медленно прочел его, задерживаясь на каждом имени. «Где ты это взял?» – спросил он. «В одной комнатке в гостинице. Мне кажется имена Эусебио и Портабуру написал мой отец». Дядя перечитал список. «Как бы то ни было, я не думаю, что Анхель принимал участие в казнях. Портабуру, например, ограбили где-то на улицах Сан-Себастьяна, и он погиб от рук шайки грабителей». Но дядя тоже сомневался. Тетрадь удивила его. «Может, он и не принимал непосредственного участия, он окружил себя убийцами. Этого нельзя отрицать», – сказал я. «Да, этого отрицать нельзя, – ответил Хуан. – Но то же самое можно было бы сказать о таком количестве людей! Я ведь тебе уже говорил, что некоторые из джентльменов, которые придут на праздник в честь Ускудуиа, настоящие преступники».

Он схватил меня за руку. «Ты не должен появляться на открытии памятника, Давид! – неожиданно приказал он. – Повторяю то, что уже говорил: если ты исполнишь испанский гимн на открытии памятника, ты будешь навеки заклеймен! Кроме того, у этих людей нет будущего. Даже в самый день открытия им не обойтись без проблем. Их будут бойкотировать», – »Но мне сложно отказаться, дядя. За мной придут. Вот увидишь», – сказал я. «Нет. Не увижу. Прямо завтра я уезжаю в Америку. Я уже предупредил твою мать, что в этом году мы не встретимся на обеде по случаю праздника. Твоя мама хотела, чтобы семья была выше политики, но иногда это невозможно».

Я взял тетрадь с гориллой и вернул ее на полку. «Ну, если и тебя не будет, я даже не знаю, как мне все устроить», – сказал я. «Залезешь в убежище днем пятнадцатого числа и выйдешь через двадцать четыре часа. Празднование к тому времени закончится». – «Легко сказать». – «Это непросто, Давид. Тебе будет очень тяжело сидеть в темноте взаперти в течение двадцати четырех часов подряд. Поэтому лучше привыкай постепенно».

Когда я подошел к павильону, уже темнело, и все, кто помогал при вторичном захоронении Поля, сидели на земле, большинство из них курили сигареты. Они спорили по поводу того, кто бы победил в поединке, Кассиус Клей или Ускудун, если бы эти боксеры выступали в одно время. Убанбе говорил: «Имейте в виду, что Ускудуна с компанией накануне боя укладывали спать три или четыре женщины, и, конечно, поскольку они такие же свиньи, как и мы, то трахались до изнеможения и на следующий день, поднявшись на ринг, уже не имели сил даже по груше ударить. Теперь же боксеры очень хорошо подготовлены к бою, даже сравнивать нельзя…» Заметив мое присутствие, Убанбе прервал объяснение. «Ты что, не выспался, Давид? – спросил он. – У тебя такое одуревшее лицо». Все рассмеялись, а Панчо какое-то время продолжал визжать, подражая ржанию лошадей. «Он напился на обеде, которым нас угощал твой дядя. Теперь думает, что он конь», – сообщил мне Убанбе. Опин стукнул Панчо по спине. «Нам следовало бы вот этого выставить сразиться с Тони Гарсией. Он легко победит его с помощью пинков» – сказал он. Ко мне подошел Лубис: «Я иду домой Уже устал их слушать». – «Я тебя провожу», – предложил я. «Прощай, господин Соня!» – выкрикнул Убанбе, и все снова громко расхохотались.