Сын Аллогена

– Мне поможет Фируз, а там осталось только два тела с девятой вышки. Их собрать не успели. Хозяйственники сейчас акремонцев жгут на склонах, что бы их собратья видели и не сунулись к нам больше.

– А где Давид?

– В усилении он. Тем более не надо ему тех мертвецов видеть.

– Почему?

– Да потому, – рассвирепел Вазген Ашотович: – что если бы те двое не занимались тем, чем не надо, прорыва бы не было.

Больше вопросов Юра не задавал, а пошел в самый глубокий ярус города, где располагался морг. Мертвых не закапывали в землю, так как экономили посевную площадь и не сжигали, что бы враги по дыму костров не знали о потерях среди населения, а оставляли в специальном склепе, высеченном в горной породе, расположенном на одном уровне с противовоздушными пушками.

Включив свет в помещении, Юра увидел восемнадцать тюков с телами. На столе под основной лампой лежали куски человеческих тел. Он приблизился и всмотрелся в них повнимательней. Там были обнаженные части тел мужчины и женщины. Теперь Юра понял, что имел в виду Вазген Ашотович. Женские останки принадлежали Мелисе – фаворитке Давида, а мужские были парня из недавнего пополнения разведчиков. Имени его как Юрка ни старался вспомнить не смог. Судя по тому, что они были обнаженными и половой орган разведчика по прежнему находился в детородном органе тела Мелисы, обрубленном серпом ниже колен и чуть выше поясницы, они явно были в момент смерти не на вышке, а скорее всего где-то в кустах поблизости. Осмотрев их останки, Юра пришел к выводу, что Мелиса после того как ее прямо во время полового акта разрубили на части, была еще некоторое время жива. Это было видно по ее лицу, на котором в предсмертной агонии застыло крайнее удивление. Разъединив окоченевшие части тел, друг от друга, Юрка положил их в тканевые мешки и подтащил к общей груде тел, подготовленных для захоронения.

Размышляя о том, как воспримет новость о гибели своей любимой женщины Давид, он поднялся в помещение лазарета, однако Вазгена Ашотовича там уже не застал. В ординаторской были только два представителя хозяйственной команды – таец Кьет и финн Юхани, которые были друзьями, не разлей вода и всегда, даже к женщинам, ходили вместе. Это была странная парочка – невероятно высокий, для представителей своей нации, и толстый Кьет, всегда молчаливый и апатичный ко всему происходящему, был прямой противоположностью невысокому и худенькому Юхани, который был чрезмерно любопытен и любил поговорить на любые темы. Про Кьета дед Миша часто повторял: «Этот спокойный, как мертвый питон», а Юхани называл трындычихой. Когда Юра вошел, они сидели и пили что-то из металлических кружек. Оба повернули к нему свои лица. Лицо Кьета как обычно ничего не выражало, а Юхани вопросительно скорчил мордочку и спросил:

– Можно забирать?

– Да, все готово, – ответил Юра.

– Мы бы и сами их разложили, только Кьет не захотел. Она нравилась ему. Он очень переживает по поводу ее смерти.

Юра с сомнением посмотрел на лицо Кьета, которое ничего не выражало, и спросил у него:

– Кьет, это правда?

– Конечно правда, – как обычно бывало, за Кьета ответил Юхани: – она часто к нам в комнату приходила…Хотя она много кому ходила…

К своему удивлению Юра заметил в карих глазах Кьета, что-то похожее на слезы, но тот отвернулся и сдавленно спросил у Юры:

– Хочешь чая?

– Нет, нет спасибо. Я пойду к раненным, проверю как они, – поспешно проговорил Юра и направился к выходу. Желания пить чай Кьета у него не было. Как говорил дед Миша: «У Кьета все что движется, то еда, а то, что растет, то и чай». И сейчас, судя по запаху, напоминающему смесь мочи и гниющего мха, Кьет, скорее всего, заварил, что то из плесени.

– Как хочешь, – сказал Юхани: – этот чай очень полезен для здоровья. Ты же доктор. Ты должен понимать это. Кстати, Ашот Вазгенович, просил тебе передать, что бы ты сходил в карцер и осмотрел лицеклювого, которого приволок.

– Что он еще говорил? – спросил Юра.

– Да ничего. Только очень злился, что теперь сухой закон, – ответил Юхани и отвернулся к Кьету, который уже натянул обратно маску безразличия и что-то лениво жевал. Юра присмотрелся и увидел, что тот выгребает из кармана камуфляжа куколки гусениц и методично перемалывает их у себя во рту. Испытав легкий приступ отвращения, он вышел из ординаторской и пошел по коридору в сторону карцеров.

III