Сын Америки

В какой атмосфере протекает этот процесс? Можно ли сказать, что граждане штата беспристрастно заботятся о том, чтобы был соблюден закон? Чтобы избранная кара строго соответствовала совершенному преступлению? Чтобы виновный, и один только виновный, понес наказание?

Нет! Все мыслимые предрассудки были использованы при ведении этого дела. Городские и окружные власти сознательно довели возбуждение масс до такой степени, что для поддержания порядка пришлось прибегнуть к военной силе. Не чувствуя ответственности ни перед кем и ни перед чем, кроме собственной продажной совести, газетчики и следственные власти выдвинули нелепую версию о причастности коммунистической партии к этим двум убийствам. Прокурор штата только здесь, на суде, перестал приписывать Биггеру Томасу другие преступления, которых нельзя было доказать.

Розыски Биггера Томаса послужили удобным предлогом для того, чтобы терроризировать все негритянское население, арестовать сотни коммунистов, совершить налеты на помещения профсоюзов и рабочих организаций. Той прессы, молчание церкви, поведение следственных властей, явно подогретое возмущение масс – все это говорит о том, что здесь речь идет не только о возмездии человеку, совершившему определенное преступление.

В чем же истинная причина всего этого шума и волнения? Преступление Биггера Томаса? Но разве вчера негров все любили и возненавидели их только сегодня, после того что сделал Биггер Томас? Разве рабочие собрания и профсоюзные комитеты подвергаются налетам, только когда негр совершает преступление? Разве только эти белые кости, лежащие здесь, на этом столе, вызвали тот крик ужаса, который пронесся по всей Америке?

Ваша честь, вы знаете, что это не так! Все элементы этого массового исступления существовали еще тогда, когда никто не слыхал имени Биггера Томаса. Негры, рабочие и профессиональные союзы вчера были предметом ненависти так же, как и сегодня.

В этом городе творились преступления, еще более отвратительные и зверские. Гангстеры убивали безнаказанно и шли совершать новые убийства. И никогда это не вызывало такой бури.

Ваша честь, эта толпа не по своей воле собралась здесь под окнами. Ееподстрекали к этому! Всего неделю назад все эти люди жили тихо и мирно. Кто же разжег эту скрытую ненависть? Чьим интересам служит эта неразумная и слепая толпа?

Об этом знает прокурор штата, потому что он заверил чикагских банкиров, что, если он будет переизбран, прекратятся демонстрации безработных, требующих пособий! Об этом знает губернатор штата, потому что он пообещал Ассоциации промышленников, что пошлет войска на расправу с бастующими рабочими! Об этом знает мэр города, потому что он заявил представителям коммерческих кругов, что бюджет подвергнется сокращению и никакие новые налоги не будут введены ради удовлетворения нужд городской бедноты!

Есть чувство вины в той ярости, с которой здесь требуют, чтобы этого человека поскорее лишили жизни! Есть чувство страха в той злобе и нетерпении, которое сказывается в поведении толпы, осаждающей здание суда. Все они: и толпа и ее хозяева; и марионетки и те, кто дергает за ниточки; и вожаки и их клевреты, – все они знают и понимают, что их существование зиждется на историческом преступлении против множества людей, – людей, чьей кровью куплены их удобства и их досуг! Они так же сознают свою вину, как этот мальчик, который сегодня сидит на скамье подсудимых. Страх, ненависть и чувство вины – вот три лейтмотива разыгравшейся драмы!

Ваша честь, и ради моего клиента, и ради себя самого я желал бы иметь возможность аргументировать доводами более достойными. Я желал бы говорить о любви, честолюбии, ревности, жажде необычайного или какой-нибудь еще более романтической подкладке этого двойного убийства. Если бы я мог не кривя душой наделить главное действующее лицо этой драмы благородными и возвышенными мотивами, моя задача была бы гораздо легче, и я не сомневался бы в успехе. Преимущество было бы на моей стороне, потому что я обращался бы к людям, объединенным общими идеалами, с призывом отнестись чутко и участливо к одному из своих собратьев, который заблуждался и потерпел поражение. Но у меня нет выбора. Жизнь скроила это по такому образцу, не я.

Мы должны говорить здесь о жизни в ее сыром, первобытном виде, о чувствах, стремлениях и взглядах, которые еще не испытали влияния науки и цивилизации. Мы должны говорить здесь о первоначальном зле, которое было понятным и неизбежным тогда, когда мы его совершили; но мы должны говорить также и о смутном, но упорном чувстве вины, идущем от этого зла, вины, которую из страха и себялюбия мы не решаемся искупить. И мы должны говорить о жгучих порывах ненависти, рожденной этим первоначальным злом в других, и о жестоких, чудовищных преступлениях, вызванных этой ненавистью, – ненавистью, которая залегла глубоко в сердцах и окрасила самые сокровенные человеческие чувства.