Сын Америки

– Ничего, не смущайтесь, Биггер, – сказала она. – Джан говоритвсерьез. Он вспыхнул от гнева. Да провались она ко всем чертям! Что она, смеется над ним? Разыгрывать его вздумали? Что им нужно от него? Чего они привязались? Он их не трогал. С такими всего можно ожидать. Его мысли и ощущения сошлись в одной болезненной точке. Он мучительно старался их понять. Он чувствовал, как это нелепо – сидеть за рулем автомобиля перед белым человеком, который держит его руку. Что должны подумать прохожие? Он никогда не забывал о своей черной коже, и в нем жило инстинктивное убеждение, что это Джан и ему подобные сделали так, чтобы он о ней никогда не забывал. Разве все белые не презирают чернокожих? Так зачем Джан держит его руку? Зачем Мэри стоит рядом, такая возбужденная, с блестящими глазами? На что им все это? А может быть, они вовсе не презирали его? Но они напоминают ему о его черной коже уже одним тем, что стоят и смотрят на него, держат его руку, улыбаются. У него было такое ощущение, что в этот момент он перестал существовать как человек; осталось только то, что он ненавидел, – знак позора, неотделимый от черной кожи. Земля, на которой он находился, была Ничьей Землей, полосой отчуждения, гранью, отделявшей белый мир от мира черного. Он был голым, прозрачным; и этот белый человек, который помогал унижать его и искажать его облик, выставил его теперь всем напоказ и на потеху. В эту минуту он чувствовал к Джану и Мэри глухую, холодную и бессловесную ненависть.

– Давайте, я буду править, – сказал Джан, выпустив его руку и затворяя дверцу.

Биггер посмотрел на Мэри. Она подошла ближе и дотронулась до его локтя.

– Конечно, Биггер, пустите его, – сказала она.

Он приподнялся и хотел выйти, но Джан его остановил.

– Не нужно, вы только подвиньтесь.

Он отодвинулся в угол, и Джан занял его место за рулем. Непонятным образом он все еще чувствовал пожатие Джана, как будто оно оставило на его руке невидимый след. Мэри зашла с другой стороны и тоже собиралась сесть на переднее сиденье.

– Дайте-ка и мне местечко, Биггер, – сказала она.

Он подвинулся ближе к Джану, и Мэри втиснулась между ним и дверцей. Теперь с обеих сторон рядом с ним были белые люди; он сидел, словно зажатый между двумя огромными белыми стенами. Впервые в жизни он сидел так близко к белой женщине. Он вдыхал запах ее волос и чувствовал прикосновение ее бедра. Джан вел машину, то вливаясь в общий поток движения, то вырываясь из него. Потом они помчались по набережной, рядом потянулась огромная ровная пелена тускло мерцающей воды. Снежные тучи заволокли небо, и ветер дул все сильнее.

– Какой замечательный вечер, – сказала она.

– Чудесный, – ответил Джан.

Биггер прислушивался к этим двум голосам, к их непривычному звучанию, к восторженным возгласам, которые так свободно срывались с губ.

– Небо какое!

– А вода!

– Так красиво, что даже больно смотреть, – сказала Мэри.

– В прекрасном мире мы живем, Биггер, – сказал Джан, повернувшись к нему. – Посмотрите на горизонт.

Биггер смотрел, не поворачивая головы; он только заводил глаза. Слева высился нескончаемый ряд больших стройных фасадов, испещренных квадратиками желтого света.

– Когда-нибудь все это будет наше, Биггер, – сказал Джан, сделав широкое движение рукой. – Революция отдаст это нам. Но надо бороться. Мир стоит того, Биггер! А когда это наконец произойдет, все изменится. Не будет ни черных, ни белых; ни бедных, ни богатых.

Биггер молчал. Машина неслась, ровно жужжа.

– Вы, наверно, думаете, что мы очень странные люди, правда, Биггер? – спросила Мэри.

– Нет, мэм, что вы, – слабо прошептал он, зная, что она ему не поверит, но считая невозможным дать другой ответ.

Оттого, что сидеть было тесно, у него затекли руки и ноги, но он не смел шевельнуться. Он знал, что никто не протестовал бы, если б он попытался устроиться поудобнее, но излишние движения привлекли бы внимание к нему, к его черному телу. А этого ему не хотелось. Эти люди заставляли его чувствовать то, что он не хотел чувствовать. Будь он белый, будь он такой же, как они, – другое дело. Но он был негр. И потому он сидел неподвижно, и руки и ноги у него все больше затекали.

– Скажите, Биггер, – спросил Джан, – можно у вас на Южной стороне где-нибудь прилично поесть?

– На Южной стороне? – переспросил Биггер, раздумывая.

– Только чтоб было хорошее место, – сказала Мэри, весело улыбаясь ему.

– Вы хотите в ночной клуб? – спросил Биггер тоном, в котором ясно чувствовалось, что он только называет, а не советует.

– Нет, мы хотим просто поесть.

– Понимаете, Биггер, мы хотим такое место, куда заходят закусить негры, а не в какой-нибудь экзотический ресторанчик.

Что им нужно, этим людям? Он ответил равнодушно, без всякого выражения:

– Вот есть «Хижина» Эрни.

– Ну что ж. Название располагающее.

– Туда и поедем, Джан, – сказала Мэри.

– Есть, – сказал Джан. – Это где?

– Угол Сорок седьмой и Индиана-авеню, – сказал Биггер.