Сын Америки

Несколько сот молодых негров, имеющих сходство с Биггером Томасом, были задержаны в злачных местах Южной стороны и доставлены в полицию для подробного допроса.

Мэр Чикаго, Дитц, выступил ночью по радио, предостерегая население от актов стихийной расправы и призывая к сохранению общественного порядка. „Делается все возможное для поимки преступника“, – заявил он.

По имеющимся сведениям, в городе уволено несколько сот негров-служащих. Супруга известного банкира сообщила по телефону в редакцию, что дала расчет своей кухарке-негритянке, опасаясь, как бы та не отравила ее детей».

Глаза у Биггера округлились, рот был раскрыт; он быстро пробегал строчку за строчкой: «…почерк убийцы подвергнут экспертизе. Отпечатков пальцев Эрлона в доме Долтона не обнаружено», «коммунистический лидер все еще содержится под арестом»; тут вдруг ему бросилась в глаза одна фраза, подействовавшая на него как удар:

«Полиция, однако, не удовлетворилась данными, представленными Эрлоном, и не исключает возможности его соучастия в совершенном преступлении; указывают на то, что весь план убийства и киднапинга настолько продуман, что едва ли можно приписать его негру».

В эту минуту ему захотелось выйти на улицу, подойти к ближайшему полисмену и сказать: «Нет! Джан мне не помогал! Он здесь ни при чем! Я – я сам все сделал!» Его губы искривила усмешка, в которой были и глумление и вызов.

Держа газету негнущимися пальцами, он читал дальше: «…негру велели выгрести золу… повиновался неохотно… страх разоблачения… котельная наполнилась густым дымом… трагедия коммунизма и смешения рас… возможно, что письмо с требованием денег было написано красными…»

Биггер поднял голову. Кругом было тихо, только скрипели балки под напором ветра. Нельзя здесь оставаться. Неизвестно, когда они попадут в этот квартал. Уехать из Чикаго тоже нельзя: все дороги оцеплены, все поезда, трамваи и автобусы задерживаются и обыскиваются. Надо было уехать сразу же. Он мог тогда добраться до любого места – Гэри, Индианы, Ивэнстона. Он посмотрел на газету и увидел карту Южной стороны, где вдоль границ всего района шло заштрихованное пространство, примерно в дюйм ширины. Внизу была подпись мелким шрифтом:

«Заштрихованное пространство обозначает площадь, уже пройденную полицией и виджилянтами, преследующими чернокожего насильника и убийцу. Места, где обыск еще не производился, оставлены на карте белыми».

Он попал в ловушку. Из этого дома нужно уходить. Но куда? В пустых домах можно находиться только до тех пор, пока они еще в белом поле карты, но белое пятно очень быстро суживается. Он подумал, что газета печаталась ночью. Значит, сейчас белое поле уже меньше, чем тут показано. Он закрыл глаза, соображая. Он находился на Пятьдесят третьей улице, а погоня началась ночью с Восемнадцатой. Если до выхода газет они успели пройти с Восемнадцатой до Двадцать восьмой, значит, сейчас они уже на Тридцать восьмой. К полуночи они доберутся до Сорок восьмой, а это уже совсем рядом.

В газете ничего не было сказано о пустующих квартирах. Может быть, так? Найти маленькую незанятую квартирку в каком-нибудь доме, где живет много народу. Это, пожалуй, будет самое надежное.

Он дошел до конца коридора, навел свет на закопченный потолок и увидел деревянную лестницу, ведущую на крышу. Он полез по ней и попал в узкий проход, на конце которого была дверь. Он стал бить в нее ногами, она с каждым разом поддавалась, и наконец он увидел снег, солнце и узкую, продолговатую полосу неба. Ветер резал ему лицо, и он подумал о том, как он продрог и ослаб. Долго ли он выдержит? Он протиснулся в дверь и очутился на засыпанной снегом крыше. Дальше тянулся целый лабиринт крыш, белых и блестящих на солнце.

Он присел за дымовой трубой и выглянул вниз, на улицу. Он увидел киоск на углу, где он украл газету; человек, кричавший ему вслед, теперь стоял там. Двое негров остановились у киоска, купили газету и встали под навес соседнего крыльца. Один из них с любопытством заглядывал через плечо другого. Их губы шевелились, они тыкали своими черными пальцами в газету и качали головой. К ним подошли еще двое, и скоро целая кучка собралась под навесом, и все разговаривали, тыча пальцами в газету. Потом они сразу замолчали и разбрелись. Да, они говорили о нем. Должно быть, сегодня все негры, мужчины и женщины, говорят только о нем; должно быть, они клянут его за то, что он навлек на них эту травлю.