Сын боярский

Решив больше не мешкать, мы пошли собираться в путь (на это нам понадобилось около часа). Закончив сборы и оседлав коней, вся наша братия двинулась на запад, подгоняемая лучами восходящего солнца. Правда, путь, по которому нас повел Радим, не позволял особо радоваться свету, источаемому небесным светилом, – ехать приходилось по небольшим малоезжим дорогам и еще более узким лесным тропам, со всех сторон окруженным лесом.

Постоянно петляя, сворачивая то на север, то на юг, в лесной сырости мы к полудню смогли достигнуть останков деревни, еще недавно принадлежавшей Ивану. Вид опустошенной местности был удручающим – печные трубы и торчащие то здесь, то там обгорелые остовы изб, уже успевшие порасти травой.

Радим не разрешил всем идти осматривать останки деревни, и Иван взял с собой только меня, Прохора да Ждана. Мы проехали по большой проплешине, которая, до всего случившегося, была деревенской улицей, а сейчас лишь напоминала о том, что здесь была жизнь. Осмотрев остовы домов, мы ничего не нашли – видимо, все сгорело в пламени пожара или было унесено кем-то. Проехав всю деревню насквозь, мы направились к погосту, видневшемуся чуть в стороне. Еще издали мы заметили, как какой-то мужик копошится возле могил. Как только мы подъехали, он первым с некоторым беспокойством обратился к нам:

– Мир вам, добрые милсдари. Откуда путь держите и какая надобность заставила вас завернуть в нашу глушь?

– День добрый, – ответил Иван. – Из Пскова мы едем, а завернули из-за того, что сожженная деревня была моей.

– Иван Николаевич, – поспешно воскликнул мужик, – извините, как же я сразу-то не признал вас?! Я Тимофей, староста из Мaрьинки, вот за могилками тут ухаживаю.

– И я тебя, Тимошка, не сразу узнал.

Сказав это, Иван, а за ним и все мы слезли с коней и подошли к свежим могилам, попутно сняв шапки и перекрестившись на надгробные распятия. Я же, в свою очередь, прочел заупокойную:

– Со святыми упокой, Христе, души рабов Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. Аминь.

После этого воцарилось долгое молчание, прерванное Жданом, обратившимся к Тимошке:

– Извини за вопрос, но неужели больше некому ухаживать за могилками, кроме как старосте, ведь наверняка у тебя много дел?

– Что правда, то правда, господин, забот у меня много, но, видите ли, половина погибших мне родственниками приходились, а как за родными могилками не следить? – ответил староста.

– Извини, Тимошка, молод он еще, многого не понимает, – сказал Иван, – а от меня возьми серебра, закажи в церкви заупокойную службу за невинно убиенных.

– Спасибо, Иван Николаевич, – сказал староста, принимая из рук десятника небольшой кошель.

– Не благодари, ведь это мои люди здесь лежат, и я должен был их защищать, но не сумел, – печально промолвил Иван.

– А скажи, никто из деревни не выжил? – вдруг спросил Прохор.

– Есть выжившие – двое ребятишек, дети моей кумы, сумели в лесу схорониться, я их у себя пригрел, – сказал, смахивая слезу, староста, а затем, указав на могилку, добавил: – А сама кума там теперича лежит.

От его слов печаль, одолевавшая меня до этого, стала перерождаться в жгучую ненависть. Мне уже сейчас захотелось вогнать сталь своей сабли в нутро воров, устроивших все это.

– Я знаю, это слабое утешение, но мы постараемся сполна отомстить за невинных, погибших здесь, – будто слыша мою ненависть, сказал Иван. – Знай, я не успокоюсь, покуда месть не свершится, и воры не предстанут перед судом Божьим!

Староста, закрыв глаза, глотая свою боль, кивнул в ответ. Никто из нас не мог произнести ни слова, столь сильны были переживания, пока Прохор не прервал молчание, тихо сказав:

– Ладно, пойдемте, нам пора ехать, а то воры еще долго будут ждать возмездия.

– Поехали, – сказал Иван. – Прощай, Тимо… Тимофей Панкратович.

– Доброго пути. Бог вам в помощь, – поклонившись, ответил староста.

Распрощавшись с ним, мы сели в седла и направились к лесу, где ждали нас товарищи с обедом. После всего увиденного есть совсем не хотелось, но Иванко практически силой убедил меня отобедать.

Закончив трапезу, мы двинулись в путь и через несколько верст вышли к броду через речку Утрою, но оказалось, что из-за прошедшего вчера дождя вода поднялась, и переправиться в этом месте у нас не получится. Пришлось Радиму вести нас к другой переправе – на четыре версты выше по течению. Сделав изрядный крюк, мы достигли второго брода, и оказалось, что здесь действительно легче перейти реку. Легче, но не легко – мы все вымокли до нитки, по нескольку раз преодолевая водную преграду, перенося на руках свою поклажу.

Из-за потери времени на переправе Радим не дал нам обсохнуть, и до границы на реке Кухве пришлось ехать вымокшими, благо день был теплым, и опасность захворать была мала, но настроение при этом было плохим. Видя это, братья Георгий и Глеб решили всех подбодрить:

– Ну что вы все грустные такие? – начал Глеб. – Считай, на святое дело идем – воздать врагам по заслугам, как царь Давид филистимлянам.

– Ну ты и сравнил, кто мы, а кто царь Давид, – сказал Ярослав.