Утро выдалось ясным, свежий воздух наполнял силой, а восходящее солнце сделало город просто сказочным, окрасив стены и башни городских укреплений в золотой цвет. Выйдя во двор, я увидел стрельцов, облик которых говорил о том, что долг они свой выполняют честно – выглядели заспанными и уставшими, то есть ночь провели на постах. Перекрестившись в сторону ближайшей церкви и прочитав по-быстрому молитву, я прошел в конюшню, дабы проверить лошадей, и был удовлетворен работой конюха, который как раз давал воды, а сено уже было положено. День, похоже, начинался хорошо: в подтверждение этому нас позвали завтракать. Кушанье было небогатое, но сытное: краюха горячего хлеба с квасом. По окончании трапезы мы с Жданом начали делиться своими ожиданиями по службе и параллельно наблюдали, как один за другим на работу приходили разборщики в сопровождении охраны и своих слуг в приказную избу. Последним пришел поп с Евангелием и большим серебряным крестом, которые нес служка в руках, очевидно, для крестоцелования при принятии на службу.
Не дожидаясь, когда нам прикажут, мы пошли готовиться к осмотру, то есть доставать свое боевое имущество. Вскоре пришел разборщицкий слуга и передал повеление подойти к приказной избе и быть готовыми к осмотру. И тут мне стало тревожно на душе, ведь сейчас решалась моя судьба на ближайшие годы и, стараясь успокоиться, я начал при помощи Иванко быстро сносить свои пожитки к месту осмотра, а потом пошел за лошадьми, и уже через несколько минут мы с Жданом стояли готовые к смотру – конно, людно, оружно и цветно. Долго ждать не пришлось, к нам вышли писец и разборщик – худощавый дворянин с клиновидной бородой, немолодой, в черном кафтане, расшитом серебром, – и приступил, как следует из его должности, разбирать на службу.
– Здравствуй, мoлодец, как тебя зовут и какого рода будешь? – обратился он ко мне, внимательно разглядывая.
– Василий, сын Дмитриев из Щукиных Дубковского уезда, – четко и громко ответил я.
– Ну поглядим, что на тебя есть в окладной грамоте, – сказав это, разборщик посмотрел на одного из своих слуг, который тут же начал рыться стопке бумаг, находящихся в его суме, и спустя несколько томительных мгновений нужная была найдена. А надо сказать, что окладная грамота – это записанное мнение о каждом дворянине самых уважаемых детей боярских с уезда, и их суждение значило очень много при назначении на службу.
– Та-ак, что тут у нас, – начал изучать бумагу разборщик. – Первое: «собою молод и силен» – это я и сам вижу. Второе: «хозяйство небольшое: одна деревня и пятьдесят четей земли» – маловато будет. Третье: «рода худого, но отец отмечен государевым жалованием» – кажется, брат твой замечен воеводой был, а здесь не написано, странно. Четвертое: «на службе не состоял» – значит, верстаешься впервые. Все верно?
– Да, – ответил я, – только действительно непонятно, почему про брата не указано.
– Ну да ничего, я вашим уездом несколько лет занимаюсь, так что воеводскую грамоту лично в руках держал, да и было это недавно. Хорошо, – меняя тему, сказал он, – теперь посмотрим на твое добро.
Имущество мое было, может, и не лучшее, но добротное: два новых льняных тегиляя в двадцать слоев светло-зеленого цвета; три кафтана того же цвета; кольчуга залатанная, среднего размера; новая железная шапка; кожаные наручи и поножи; из оружия две сабли турецкого типа, боевой топор, кинжал и сагайдак; два седла и соответствующее количество коней и мул. Разборщик был удовлетворен увиденным:
– Ты неплохо снаряжен для мелкопоместного дворянина, так что от казны получишь два рубля, а службу тебе определяю городскую, с окладом два с половиной рубля.
– А какой город? – спросил писец, скрупулезно заносивший вышесказанное на бумагу.
– Дак этот самый, – разводя руками, сказал разборщик. – Псков, в Дубковскую сотню, что у Толокняных ворот. Людей не хватает, всех, кого можно было, отправили по царскому указу на строительство крепости в устье Наровы. Кстати, – обратился он ко мне, – твой брат тоже там.
Закончив со мной, разборщик перешел к Ждану. У моего друга окладная грамота была лучше, чем у меня: и род познатнее, и земли больше в четыре раза, и оружием побогаче, не говоря уже о наличии боевого холопа, но его тоже записали в городскую службу, видимо, людей действительно не хватает. Вслед за этим подошел священник с Евангелием, дабы мы принесли присягу царю нашему Иоану Васильевичу. После чего нам показали грамоты, и я сразу заметил, что оклад оказался меньше на пятьдесят копеек.
– Извините, но здесь написано, что годовой оклад два рубля, а вы сказали два с полтиной, – обратился я к разборщику.
– А ты читать умеешь, как я погляжу. Это хорошо – грамотные государю нужны, – ответил он мне. – А ты переписывай, да поживее, – приказал он писцу.
– Хорошо себя показали, теперь он вас запомнит, – шепотом сказал мне Иванко.