Сын бомбардира

Петух этот был гордостью кока. Голенастый, рыжий, с оборванным наполовину гребнем, гордец ступал, высоко поднимая растопыренные пальцы, вскинув чёрный, побитый в драках клюв. Батарейцы прозвали петуха по имени французского главнокомандующего Пелисье. Эта кличка так прижилась, что никто даже не замечал в ней иронии острых на словцо русских солдат.

Колька заполучил воду, выскочив из камбуза, успел щёлкнуть по клюву Пелисье и помчался к своей»фурлыге». Вдогонку ему ругался кок:

— Вот пострелёнок, шагу не пройдёт, чтобы Пелисье не зацепить!

Едва Евтихий и Колька уселись возле остывающих углей, как раздался голос сигнальщика:

— Летит! «Лохматка»!

Снаряд пришёлся так близко к землянке кока, что петух от испуга — а может, от взрывной волны — от¬летел единым махом метров на пятнадцать и вскочил на вал. Кок бросился за крикуном, но тот, взмахнуа крыльями, вдруг понёсся в сторону французских окопов.

— Держи! Держи его! — кричал кок.

Матросы и солдаты повскакивали на насыпь. Пелисье метался шагах в тридцати от них, очумев от страха. И тут… все увидели: соскочив с вала, Колька помчался за петухом.

Мальчишка бежал, ловко перепрыгивая через рвы и воронки, прямо к французским траншеям, чтобы отрезать Пелисье дорогу.

— Назад! Николка, назад!..

Раздались выстрелы. Французы, не разобрав, в чём дело, открыли беспорядочный огонь. Петух ошалел ещё больше и уже два раза выскакивал из-под самого носа мальчишки.

Батарейцы, с тревогой смотревшие на окопы противника, увидели, как одна за другой стали показываться головы в тёмно–синих шапочках. Прекратив стрельбу и бурно жестикулируя, французы подбадривали ловца.

Колька, зацепившись за корягу, растянулся на земле. Это вызвало вздох сочувствия с обеих сторон. Но тут же мальчишка вскочил, не на шутку разозлился, сделал обходной манёвр. Резкий бросок и… петух забился в руках у преследователя.

Николка перемахнул через вал, сунул хрипевшего Пелисье коку и, тяжело дыша, опустился на банкет.

С французской стороны послышалось несколько выстрелов.

— Это они для острастки, — сказал один из солдат. Другой добавил:

— Перед офицерами неудобно — вот и пальнули разок–другой.

Возле «фурлыги» Евтихий помог Кольке умыться. Мальчуган был вымазан, как после боя. Лоик всё никак не мог успокоиться, отчитывал его за бесшабашность:

— Я за тебя отвечаю, еретик ты окаянный. Разумиешь?!

— Ага! — улыбался Колька. — Разумию, Евтихий Иванович.

— А то придётся, — продолжал ворчать бородач, — замест тебя сундучок твой Голубоглазке на вечну память нести. Да ще серебряную медаль…

Парень был счастлив, что всё-таки поймал окаянного Пелисье, не опозорился перед своими и перед противником!

А лейтенант Шварц в это время возвратился к себе в блиндаж. Когда началась пальба, Михаил Павлович пошёл к орудиям. Он наблюдал всю сцену и постарался уйти незамеченным.

Нам позвонила библиограф севастопольской библиотеки Евгения Матвеевна Шварц.

— Тут у меня сидит паренёк, восьмиклассник, — сказала она, — уже неделю как приходит и заказывает книги по артиллерии. Говорит, что он красный следопыт и что помогает вам…

— Да, да! Это наш Стасик. Стасик Фролов.

— Понимаете, его интересует почему-то артиллерия прошлых веков. Тут никакой ошибки?

— Никакой, Евгения Матвеевна! Мы с ним книгу о Коле Пищенко пишем.

В трубке раздался весёлый смех:

— Теперь ясно, почему он так допытывался, не родственница ли я лейтенанту Шварцу! У него есть подозрение — это с его слов! — что одна из ниточек родословной командира редута тянется ко мне. Но я же вам рассказывала, что семейный архив Михаила Павловича не сохранился… Но я подарю мальчику портрет лейтенанта.

— Вот спасибо, — обрадовались мы. — А откуда он у вас?

Евгения Матвеевна снова рассмеялась:

— Если ваш следопыт утверждает, что ниточка тянется ко мне, так почему бы не оказаться у меня портрету лейтенанта Шварца? И ещё одно: мальчик берёт тома энциклопедий, справочников и словарей на букву К. Может, я могу помочь?

Мы рассказали, что Стас разыскивает в старых книгах описание маленьких мортирок, из которых стрелял Николка Пищенко. В некоторых источниках их называют «кугорновыми», в других — «кегорновые». А в одном из документов мы встретили написание «регорасовые», что, исходя из смысла фразы, означает то же самое: двенадцатифунтовые мортирки. Что они собою представляли, почему так (и как точно) назывались? Наконец, каково было их прямое назначение в бою? Все эти вопросы очень интересуют нас, потому что Николка вошёл в историю именно с этими двумя мортирками!

— И пожалуйста, Евгения Матвеевна, пригласите к телефону нашего юного друга. Придётся сделать ему небольшое внушение.

Стас удивился, что мы разыскали его в библиографическом кабинете.

— Станислав Петрович, нельзя бросаться из крайности в крайность: то ты мобилизуешь целые отделы архивов и музеев, то устраиваешь секреты и тратишь уйму времени там, где специалисту не понадобится и пяти минут!

— Я бьюсь уже неделю. Даже сотрудники Панорамы, даже оружейники ничего не могут толком сказать! Ни в одной книге нет разъяснений про «кегорновые» мортиры. Откуда же библиограф…