Сын чекиста

«Не говорите мне: он умер — он живет», — подумал Арсений и удивился, откуда пришли к нему такие непривычные слова. Ну конечно! Они навеяны книгами, которые читала ему Ванда. Живет? Он посмотрел на оползшую, провалившуюся могилу, покосившийся крест с неразборчивой надписью. В чьей памяти живет хозяин этой могилы? Кем он был? Его тоже что-то волновало, он тоже о чем-то мечтал, на что-то надеялся. Нет! Засыпанные землей надежды не сбываются!

Матрос снял картуз, постоял у безвестной могилы и как бы простился с Катюшей.

Начальник елизаветградской Чека Савченко протянул Рывчуку бумажку:

— Читай, браток.

Арсен медленно, вдумываясь в каждое слово телеграммы, прочел:

— «Всем рабочим, всем крестьянам и красноармейцам Украины. Бывший начальник дивизии советских войск атаман Григорьев изменил рабоче-крестьянской революции. Прикрываясь хорошими словами, он поднял мятеж против Советской власти. Момент серьезный. Стать под ружье. Совнарком Украины».

— Они уже на вокзале, — уточнил Ванаг. — Три эшелона проследовали, задержался один Верблюжий полк. На станции бузу поднимают. Поехали?

По мере приближения к вокзалу тревога нарастала. У елизаветградского «Смольного» патрулировали кавалеристы конной сотни. У завода Эльворти ходили с винтовками за плечами рабочие. Лавочники поспешно заколачивали досками окна витрин.

На вокзале шум и суета. Зал набит до отказа. Солдаты, мешочники, мужики, бабы. Над головами повисло облако махорочного дыма. Воздух плотный, пропитан запахом пота, давно не мытого тела.

Член Елизаветградского исполкома, представитель Союза металлистов меньшевик Якобинский, взобравшись на скамейку, надрывался от крика.

— Дорогие товарищи! Солдаты славной революционной Красной Армии! Мы, металлисты, — он ударил себя рукой с зажатым в ней красным платком по груди, — горячо приветствуем вас в нашем городе!

— Хватит трепаться!

На скамейку вскочил высокий григорьевец в ладно сшитой бекеше, перекрещенный кожаными ремнями — на одном боку шашка, на другом пистолет, на затылок сбита смушковая папаха с красным дном. Небрежно отстранив Якобинского, он спросил:

— Отвечай! Почему в городе власть жиды захватили? Вам, металлистам, такой исполком нужен?

— Командир Верблюжьего, — шепнул Арсению Ванаг.

— Браты украинцы! — крикнул григорьевец. — Пока мы на фронтах свою драгоценную кровь проливали, тут жиды и коммунисты власть захватили. Гоните в три шеи ваш исполком! Избирайте новый! Мы поможем.

— А может, и нам дашь слово сказать? — На скамейку поднялся Кравченко, рабочий с Эльворти. Он снял картуз, не торопясь пригладил растопыренными пальцами непокорные волосы. — Я такого же христианского вероисповедания, как и ты. Меня рабочие в исполком выбрали! И Якобинского. Хотя он и меньшевик. Есть среди членов исполкома евреи? Есть! Такие же, как и мы, рабочие. Фельдман десять лет на каторге за народное дело цепи носил. Так почему ж ты его из исполкома предлагаешь вон? Чем ты, гражданин хороший, от царского держиморды отличаешься? Зачем звезду на лоб напялил?

— Командир, дозволь мени! — Юркий, с плутовато бегающими глазами григорьевец вскочил на скамейку. — Я тоже хочу спросить. Тут, значит, товарищи распинаются, свои рабочие руки показывают. А пусть они нам ответят, почему, пока мы с контрой на фронтах воюем, они в деревнях наших батьков силой в коммунию загоняют? Это как же получается? Вы хотите шесть часов работать, а крестьянину надо по двадцать часов шею гнуть, чтобы хлебец вам вырастить! Жрать-то вы все горазды! К черту такой исполком!

— Согласны! Решительно согласны! — поддакнул Якобинский. — Вот и резолюция готова. Разрешите огласить? — склонился он к командиру Верблюжьего полка.

— Валяй!

— «Заслушав мнение наших доблестных защитников и находя необходимым единодушно и решительно стать на защиту действительной власти крестьян, мы, рабочие Елизаветграда, признаем неотложным переизбрание Совета и его исполкома».

— Продажная шкура! — не выдержав, говорит Арсений.

Ванаг сжимает его руку, шепчет:

— Молчи! Иди в город, собери ребят. Будьте в боевой готовности.

Григорьевцы расползлись по городу, как тифозная вошь. На улицах появились какие-то подозрительные типы, у закрытых лавок бушевали мешочники. На Петровской двое солдат прикладами выламывали дверь табачного магазина. Их дружки стояли с мешками наготове.

— Эй, вы! Прекратите! — не удержавшись, крикнул Арсений.

— Это еще что за цаца?

— Прекратите грабеж!

— Ах ты, морская галоша! — осклабился мужичок с мешком в руках. — Табачка для народа пожалел?

Рывчук вынул маузер.

Григорьевцы с перекошенными злобой лицами стали наступать на матроса. Прижавшись к стене, чтобы не зашли со спины, Арсен выстрелил в воздух и сразу же почувствовал сильный удар по плечу — будто кто ножом полоснул по незажитой ране.

Плохо пришлось бы Рывчуку, если бы не подоспела подмога. Возвращавшиеся с вокзала чекисты отбили его у григорьевцев и отвезли на Дворцовую, в Чека.