Сын чекиста

Владлена подписалась, склеила большой конверт, вложила в него письмо, потом листовку и нераспечатанные письма Наташи. И вдруг она представила, как Наташа будет читать письмо, и содрогнулась. Нелегко за год дважды овдоветь! Впрочем, может, и на этот раз она быстро найдет утешение?

И Владлена понесла на почту свой увесистый пакет.

СОПЕРНИКИ

Утро было золотисто-солнечным. Владимир Рывчук вышел босиком из палатки. По мокрой от росы траве побежал к озеру, нагнулся, чтобы умыться, и... рассмеялся. Вода была голубой-голубой, а на ее глади плыли, словно дымки невидимых пароходов, легкие облачка. Прелесть-то кругом какая!

Разбежавшись, Владимир нырнул в обжигающую тело холодную воду. Вынырнул и услышал добродушно-ворчливый голос Руденаса:

— Ай, тюлень какой! Всю рыбу распугаешь. — Парторг партизанской бригады Грома, насадив на крючок червяка, взмахнул удочкой и стегнул голубую гладь озера. — Слышал о твоих успехах. Поздравляю!

Лейтенант Рывчук поблагодарил за поздравление, но заметил, что отличился не столько он, сколько его орлы.

Диверсионная группа, возглавляемая Владимиром Рывчуком, первой в бригаде Грома начала «рельсовую войну» против врага. Диверсию произвели километрах в десяти от большой узловой станции. И что самое ценное — пустили под откос эшелон с оружием, не имея ни грамма взрывчатки.

Владимир до мельчайших подробностей помнит эту ночь. Время овеет ее романтикой, героизмом, а сейчас все кажется ему простым: отвинтили гайки, поддели ломом рельсы... Они не знали расписания. С минуты на минуту мог появиться патруль, пойти поезд. Но им повезло: только убрались с насыпи и углубились в лес, услышали шум приближающегося поезда. А затем раздался взрыв, второй...

Искупавшись, Владимир Рывчук подсел к парторгу, заглянул в ведерко: ни одной рыбешки!

— Невелики твои успехи на рыбном фронте, парторг!

— Да я только пришел, — оправдывается Руденас и неожиданно спрашивает: — Ты откуда родом будешь, лейтенант?

— С Украины... Из Кировограда. Слыхал про такой город?

— Вчера мы тут одного ангела, распятого на дубе, нашли. Так он тоже кировоградский.

— Что еще за ангел?

— Летчик... Смелый парень! Мы видели, как он вел воздушный бой. Ну а потом самому пришлось прыгать с горящего «ястребка». Ему повезло. Приземлился вон на том дубе, а мы его и подобрали. А то бы кончился. Без сознания был...

Рывчук решил проведать героя. А вдруг знакомый?

Вдали от других землянок партизаны расчистили в лесу большую поляну. На ней разбили похожие на шатры палатки из белого парашютного шелка. Кстати, парашюты раздобыли у немцев, организовав нападение на грузовую автомашину, идущую на аэродром. Легкое дуновение ветерка перебирает пышно спадающий шелк. Владимир приподнимает полог.

Склонившись над нарами, медицинская сестра тихо напевает пионерскую песню:

Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы, пионеры, — дети рабочих...

— Что за концерт? — удивляется лейтенант.

— Вот он просит. Я уже все песни спела, какие знаю, а он все: пой да пой.

— Это и есть ангел, распятый на дубе?

— Он самый, — кивает сестра.

— Как себя чувствует?

— Раны легкие. Крови много потерял.

— Товарищ, а товарищ, подойди ближе, — просит раненый.

Рывчук подходит:

— Чего тебе, ангел?

— А я тебя узнал, партизан Вовка Рывчук.

Рывчук всматривается в лицо летчика.

— Вялых?..

— Вот где довелось нам встретиться, тезка...

Прошло несколько дней, как Владимир Вялых вышел из партизанского госпиталя. Перебросить его на Большую землю пока не было возможности, и Рывчук предложил ему вступить в его диверсионную группу.

По установившейся в бригаде Грома традиции, на боевые задания командиры подразделений посылали лишь того, кто перед лицом товарищей произнес и собственной подписью скрепил Торжественную клятву партизана. Сегодня Владимиру Вялых вместе с группой молодых парней, пришедших в отряд, чтобы избежать отправки на работы в Германию, и двумя солдатами, сбежавшими из эшелона военнопленных, предстояло принимать клятву.

После крепкого послеобеденного сна Вялых проснулся с чувством приподнятости, обычно предшествовавшей большому, важному событию. В лесу пряно пахло старыми листьями, сырым мхом. Десятки других нежных, тонких, едва уловимых запахов наполняли воздух. Вялых упивался чарующей прелестью леса. Рядом с ним лежал на спине, подложив руки под голову, Рывчук и мерно посапывал. Вялых сорвал длинную травинку и стал ею водить по его лицу. Рывчук попытался отмахнуться от «назойливой мухи», но она продолжала донимать. Он зевнул и открыл глаза.

— Чего дурачишься, Вовка? — беззлобно спросил он.

— Хватит дрыхнуть! Я партизанскую клятву сегодня принимаю, а ты спишь как сурок, — ответил Вялых и подумал: трудно ему будет принимать клятву, если он не сможет честно смотреть в глаза другу.

Надо же такому случиться! Оба полюбили одну женщину! Рывчук считает Наташу своей женой, а в партийный билет Вялых вложена ее фотография.

— Хочешь, тезка, я исповедуюсь перед тобой?

— Ты? Передо мной?

— Чему удивляешься? — спрашивает Вялых.