Пастух подъехал к хижине на лошади, задыхаясь от кашля. У него оказалось крупозное воспаление легких. И не миновать бы Тани Касере рыть ему могилу, но гринго спас пастуха и ничего не захотел взять от благодарного пациента: ни денег, ни револьвера, ни лошади. Он принял от него только собаку, которая за три дня успела привязаться к своему новому молчаливому хозяину.
Затем он вылечил жену Атанасио Гальвана от астмы, а его самого еще от какой-то болезни, потребовавшей длительного лечения кровоочистительными микстурами. Мировому судье он облегчил мучительные боли, вызванные геморроем. Несчастный вечно сидел, наклонившись вперед, на самом краешке стула. Даже священнику с его больной печенью помогли средства, предписанные иностранцем. Он обнаружил блестящие познания в лекарственных травах. Гринго уходил в глубь леса и возвращался с целым ворохом целебных растений. Его знаменитые настои действовали безотказно. С тех пор его и прозвали «Доктор».
Бывший телеграфист, употребив все свое влияние, прекратил поток доносов, сыпавшихся от медиков Асунсьона и Вильярики, в которых изобличалась противозаконная врачебная практика иностранца.
На смену недоверию, насмешкам, злому шушуканью пришли уважение и даже восхищение. Никто уже не говорил худо о Докторе. Он уже перестал быть гринго, но еще не стал еретиком.
С каждым днем все больше и больше народу толпилось около круглой хижины. В повозках, пешком, на лошадях, из соседних деревень и самых дальних приезжали, приходили, кое-как добирались больные и калеки в надежде облегчить свои страдания. Приходили и прокаженные. Доктор принимал всех по очереди, молча, терпеливо выслушивал, никому не отдавая предпочтения, с бедных денег не брал, и те приносили ему кто курицу, кто яйца или еще какую-нибудь снедь, а некоторые приходили с материей, чтобы Доктор сшил себе новую одежду.
Он соорудил примитивный перегонный куб, дистиллировал в нем вытяжку из апельсиновых листьев и целебный бальзам для прокаженных, который заменял чаульмугровое масло.
Почти все дамы из церковной общины добивались приема у того самого Доктора, которому они в былые времена хотели запретить ночевать на паперти.
Тогда же он вылечил от тропической лихорадки одного помешанного. Больного звали Касиано Амойте. Он жил с женой и малолетним сыном в старом вагоне, поврежденном во время взрыва… Когда после долгого отсутствия Касиано Амойте вернулся в Сапукай, немногие узнали в нем Касиано Хару, одного из зачинщиков восстания в гончарнях Коста-Дульсе.
Жилищем ему служил тот самый вагон, о котором впоследствии говорили, что он каким-то чудом катится по полю на горящих колесах.
Очередной слух, конечно. Из числа тех, что постоянно ходят среди бедных людей, суеверных из-за вечных невзгод.
После выздоровления Мария Регалада стала приходить к деревянной хижине и приносить Доктору тушеные овощи с мясом, которыми тот делился с собакой, пахучие парагвайские супы и маниоковые лепешки.
Доктор ни разу не поблагодарил ее за внимание, не заговорил с ней даже после смерти ее отца, которого ему не удалось спасти, несмотря на все старания. Желтая лихорадка за несколько дней свела Тани Касере в могилу, в одну из тех, что он обычно выкапывал заранее, «чтобы не свалилось на голову много работы сразу», как он говаривал. Теперь на него свалилось не много работы, а много земли. Кто-то злобно прошипел сквозь зубы, что Доктор нарочно дал могильщику умереть.
Мария Регалада заняла место своего отца, принадлежавшее ей по праву наследования. Так впервые за многие поколения должность могильщика перешла к женщине. Мария по-прежнему продолжала ходить в лес к хижине, тем более что ее обитатель этому не противился.
— Она голову из-за него потеряла, — говорила нья Лоле своим постояльцам — пастухам и инспекторам, взимавшим налог с изготовителей алкогольных напитков. Эти люди иногда еще интересовались могильщицей, так как считали ее обладательницей «кладбищенских кувшинов».
— А он что?
— Ничего. Даже не разговаривает с ней. Ему, видно, собака больше по душе. А Мария Регалада мучается…
— Да наверняка они уже столковались между собой.
— Нет. Я бы знала. От меня ничего не утаится.
— Может, они поженятся.
— Доктор женат.
— Э, да разве этих гринго разберешь! Кружить нашим девкам головы — это они умеют.
— Тогда что же о вас говорить, старые мошенники? Бесстыжие рожи, вы всю жизнь обманываете своих жен!
Посетители смеялись. Толстобрюхая хозяйка постоялого двора умела и поддеть и подольститься. Многие ее «цыпочки» были любовницами постояльцев. А одной из них удалось так хорошо пристроиться, что она каждый год слала своей бывшей хозяйке подарки к празднику скорбящей девы, который совпадал с днем рождения нья Лоле.
— Доктор неплохой человек.
В ее низком голосе проскальзывали нотки благодарности: Доктор не только удалил ей жировик, но и вылечил от воспаления легких.
Мария Регалада избавилась от сплетен, а заодно и от ухаживаний проезжих мужчин, которые зарились не столько на ее зеленоватые, как древние монеты, глаза, сколько на древние монеты в кувшинах без ручек, принадлежавших семье Касере.