Сын детей тропы (СИ)

До поселения было неблизко. Оно темнело вдали — в блеклом кустарнике на склонах, как гребни в шерсти, застряли изгороди, серые дымки колебались над чёрными крышами, тянулись к небу кости деревьев, лишённые плоти.

Человек долго не возвращался. Но показался наконец, маленькая тёмная точка на сером. Шагал торопливо, прижимая ношу к груди и оглядываясь.

— Идём, идём! — махнул головой издалека.

Шогол-Ву поднялся с камня, и нептица учуяла звук. Встряхнулась, не раскрыв ещё со сна глаза, и побрела следом. Зевнула шумно.

— Гляди, — показал человек добычу. — А ты думал, я без тебя с голоду помру?

И опять обернулся.

— Белые корни? На что выменял?

— Ты не о том думаешь. На, сунь в мешок, живее.

Запятнанный растянул завязки мешка, и его спутник поспешно вывалил туда добычу.

— Ха-ха, скажешь ещё, у меня ума в голове нет? — коротко рассмеялся он и закашлялся. — Да я… Идём уже, чего встал.

Пока шли, он всё оглядывался. Перестал, когда поселение растаяло в сумерках.

Одноглазый ещё не показался на холме, когда Шогол-Ву решил устроить привал. Костёр развели почти в том же месте, что и накануне.

— Зря потеряли день, — покачал головой человек. — Жалко. Знать бы…

Без злобы сказал. Растянулся на земле и уже не ругался, кашлял только.

Шогол-Ву молча раскладывал на прутьях белые корни. Хорошие, крупные, лишь немного подмёрзшие. Сразу бросил в огонь долю Двуликого.

Нептица сопела за плечом, приглядываясь. Вытянула шею, скосила глаз на еду.

— Пошла, — просипел человек, махнув рукой. — Всё ты виновата…

Корни испеклись, но он не спешил вставать. Попросил только:

— Оставь мне наутро. Я что-то… устал.

— Должен поесть, или сил не будет. Бери.

Человек поднялся. Ел медленно, неохотно.

— Плохо дело, — сказал он. — Ну точно, Трёхрукого обидели. Завтра подношение оставим — слышишь, годное, а не жалкий корень. Не надумал ещё пустить зверя на мясо?

Он поглядел на нептицу, что лежала рядом, следя за корнем в его руке. Та с надеждой перевела взгляд круглых тёмных глаз, шумно втянула воздух, махнула хвостом нетерпеливо.

Человек бросил ей остаток корня, и она поймала на лету.

— Зверь пришёл в долину за Древолесом, — сказал Шогол-Ву, глядя в огонь. — Это не место для него.

— Значит, Трёхрукий и у этой твари разум отнял, — устало сказал человек, укладываясь. — Так сделай добро, добей. Похлёбки бы, горячей, с жирком… А Трёхрукому — сердце.

— Я думаю, зверя привёл Двуликий. Он хотел, чтобы мы шли вместе.

— Чего?

Человек поднялся на локте, закашлялся.

— Двуликим тут и не пахнет! — сипло заявил он. — Мы обидели Трёхрукого, сунули поганый корень — он в мешке с дохлой псиной болтался. А потом эта тварь и вовсе его сожрала. Я ж как чуял, не будет добра, так и вышло.

Кашель вновь его одолел, и в этот раз терзал сильнее и дольше.

— Вот, погляди… А я-то в чём виноват, почему за вас расплачиваться должен? Это твой вонючий корень был, и зверь обокрал Трёхрукого, а отыгрался он на мне. Так что вы в долгу.

Запятнанный покачал головой.

— Двуликий послал зверя, — сказал он. — Ты хотел его убить. Прогонял. Ты обидел Двуликого.

Нептица прислушивалась с любопытством. Шогол-Ву потянулся за корнем, бросил ей.

— Много ты в знаках богов понимаешь, тупица, — обиженно просипел человек.

Он повернулся на другой бок и больше ничего не говорил.

Этой ночью запятнанного то и дело будил кашель. А там, наверху, Одноглазый встряхнул свою котомку. Он принёс снег.

К рассвету котомка опустела.

Наутро человек едва сумел подняться. Бледный, с покрасневшими глазами, он кое-как встал, стиснув зубы. Стоял, пошатываясь, не решаясь сделать шаг.

Шогол-Ву подал руку, и человек вцепился в неё без колебаний. Так и пошли.

Мир опять стал белым и чистым. Чёрные проталины, мёрзлая земля, серые камни и бурая трава — всё было спрятано под тонким полотном. Ненадёжно, до первой улыбки Двуликого, но тот сегодня улыбаться не спешил. Глядел хмуро.

Нептица то отставала, высматривая добычу в стороне от дороги, то нагоняла, хлопая крыльями. Разрыла что-то и съела, перепачкавшись землёй — должно быть, корень старого года. Вскинув морду, затрусила по правую руку от запятнанного, но вскоре перешла на другую сторону. Потом вернулась обратно, наступив когтистой лапой на сапог человека.

— Пошла… — слабо прохрипел тот. — Тварь паршивая…

Нептица остановилась, прислушиваясь. Шогол-Ву легонько шлёпнул по светлому боку, вынуждая зверя уйти с пути.

Нептица обиженно вскинула голову, фыркнула и заспешила вперёд. Высоко поднимая лапы, задрав хвост, она шла по старой дороге и не оглядывалась. И вдруг застыла.

Шогол-Ву дёрнул рукой, высвобождаясь. Место было то самое, где накануне они повстречали людей.

Его спутник не понял. Тяжело повис на рукаве, не желая отпускать.

— Не дойду… сам…

— Ш-ш-ш, — сказал запятнанный, убирая чужие пальцы.

Слепой лежал, глядя в небо. Белый, припорошённый снегом. В груди торчала стрела с синим оперением.

Нептица, осмелев, подошла ближе, вытянула шею.

— Что там? — прохрипел человек, нагоняя.

Зверь мешал ему увидеть. Человек обошёл, разглядел и дёрнулся.

— Ты сказал, она не пойдёт за нами! Ты, выродок!..