Сын директора

Люблю ли я ее? Не знаю. Но мне с ней хорошо. В первый раз я страшно смутился, даже хотел убежать. Я думал, что мы будем только целоваться, как когда-то с Таней, а она начала раздеваться. Да еще удивилась: «Ты что, девственник?» Тут я совсем расстроился и выпалил какую-то грубость, но она поняла, что я вру, и начала тихо меня ласкать и называть «мальчик» и «солдатик». И я остался. Потом я был страшно горд, что остался, а она смеялась: «Теперь ты мужчина… Красивая я? Только смотри, не влюбись. Один тут влюбился год назад, так и ходил за мной по пятам. Прогнала я его…»

Вот и все. У нас с ней не было вздохов. И ссор не было, и разговоров на высокие темы. Таня научила меня не верить таким разговорам. Зорка тоже, но по-своему, она не любит врать, не любит, когда ей врут, и говорит то, что думает. Может быть, поэтому с ней я чувствую себя свободным. К ней я могу ходить и просто так: прийти и посидеть, выкурить полпачки сигарет, пока она отдыхает. Комнатка у нее маленькая — гардероб, вешалка, простой деревянный стол с двумя стульями, электрическая плитка на полу, которая с успехом согревает всю комнату. Раскаленная плитка поет, я курю, а Зорка смотрит на меня своими зелеными глазами и рассказывает разные истории. Как, например, хозяйка квартиры попыталась подсунуть ей одного своего знакомого, старого хрыча, — дескать: очень ты ему нравишься, а у него денег отложено много, — и как Зорка ей на это сказала такое, что повторить неудобно, а хозяйка совсем не обиделась и назвала ее дурочкой. «Я только с такими хожу, какие мне самой нравятся, — гордо добавляет Зорка и спрашивает: — Хочешь любиться?»

А то рассказывает о своем отце. Он умер два года назад. Служил стрелочником на вокзале, он ее и устроил на работу. Очень ее любил и с каждой зарплаты что-нибудь ей покупал. Но любил выпить и допился до цирроза… А матери у нее нет — сбежала с шахтером из Перника, когда Зорке было четыре года, и так и не дала о себе знать. Вроде тогда же отец начал пить. И вдруг мать явилась на его похороны — надо же было додуматься. И даже плакала и потом хотела посмотреть, где Зорка живет, но Зорка сказала, что незачем… «Я на нее похожа, — вздыхает Зорка. — И в лице, и по другому всему… Она тоже такая, по мужикам… Этот шахтер ее прогнал на второй год, так она вышла замуж за бухгалтера с металлургического и опять шлялась с другими… Я замуж не пойду. Каждый день ругаться да стирать рубахи — очень надо!»

Вот такая она, Зорка, вся ее биография — как на ладони. Впрочем, как и Танина… Но о Тане я не хочу думать, — было да быльем поросло.

3

Просыпаюсь часам к семи. Сначала слышу звон рюмок в кухне, за стеной, потом — голос отца в гостиной:

— Елена, только сахару много не клади. И нарежь, пожалуйста, бастурмы, той самой.

В гостиной слышен сдержанный смех Цонкова — главного инженера завода. Наверное, пришел с женой, они всегда неразлучны. У отца голос командирский — когда он в хорошем настроении, гремит по всему дому и повелевает. Это у него от привычки перекрикивать станки. И людей. Директору завода часто приходится перекрикивать и начальство, и подчиненных, чтобы его услышали.

Беру книгу с тумбочки. Цонковы уйдут не скоро; мама только варит кофе, это единственная слабость инженера, он пьет по пять-шесть чашек в день, а бастурма — закуска к вину; значит, начинается небольшой коктейль, по меньшей мере часа на два. Вино, конечно, для отца и для Цонковой, мама почти не пьет, только изредка пригубит. Почитаю, пока не освободится кухня, суну в карман бутерброд и улизну. Можно зайти к Корешу, потом вместе пойдем на работу.

Но все мои планы летят к чертям. Когда я через полчаса на цыпочках пробираюсь в кухню, чтобы выпить воды и сделать себе бутерброд, застаю там отца, который роется в холодильнике. Он достает большой кусок рокфора и бутылку белого вина, потом поворачивает ко мне крупное, бровастое лицо. В больших глазах — веселье и ирония. Отец без пиджака, в вишневом галстуке и идеально отглаженной рубашке.

— Как, товарищ грузчик, выспался?

Я киваю и долго пью из-под крана, надеясь, что он уйдет. Но не тут-то было.

— Мы с Цонковым как раз говорили о тебе… Оденься-ка и давай приходи к нам.

Представляю себе, что они там про меня говорили. Я — человек, которого надо наставить на путь истинный, вот они все и стараются, от моей сестры до инженера Цонкова. Только дед относится к моей работе на вокзале безо всяких ужимок, и мы с ним друг друга понимаем. А что касается Цонкова, этот, наверное, уже дал свой рецепт, они у него всегда такие точные и ясные. Умный мужик, не случайно стал главным инженером завода, хотя и молод, но я никак не могу определить свое отношение к нему. Когда он говорит, хочется шляпу снять почтительно, кофе его расплескать.