Сын директора

— Очень хорошо понимаешь, о чем. Не смотри на меня так. Раз я для тебя дядя Максим, значит, имею право прочесть тебе нотацию. Конское евангелие, по новейшей терминологии… Жизнь, дорогой мой мальчик, — не парикмахерский салон, где оправляют испорченные прически. Хотя бы это должно быть тебе ясно.

— Это мне давно ясно, — пробормотал я.

— Что-то не видно. А то сам постарался б попригладиться и наплевал бы с нужной силой на некоторые вещи… Если бы все падали лапками кверху от первого же удара, в мире было два миллиарда старушенций, пускающих слюни в ожидании похорон.

Он осыпал меня градом таких сентенций, и слова его звучали то ядовито, то насмешливо. Я засмеялся.

— Хорошо, больше не буду.

— Что больше не будешь? Хочешь отвертеться от конского евангелия? Кидаешь пакеты на вокзале и воображаешь, что это невесть какое геройство? Ждешь, что кто-нибудь придет, чтобы извиниться и показать светлый путь к будущему? Не тут-то было… Ну, я не пастор и не стану тебя убеждать, что добро всемогуще и что честному человеку надо только снять шляпу и войти в рай. Каждый из нас так или иначе проходит свои университеты: важно, что получится из тебя в конце концов — человек или мокрая курица… Ты что предпочитаешь?

Молоденькая сестра просунула длинные ресницы в полуоткрытую дверь:

— Доктор Енев, доктор Василев хочет с вами посоветоваться относительно девушки из третьей палаты.

— Хорошо, пусть подождет меня в палате.

Дверь бесшумно закрылась. Енев посмотрел на меня, улыбнулся:

— Ты извини за непрошеное вмешательство в твои дела. Но есть черта, которой я не выношу. Пассивность. Больной, который не сопротивляется болезни, умирает. Здорового человека, у которого нет воли, всю жизнь будут топтать, и его ум, и его таланты, данные ему всемогущим господом летят ко всем чертям. А кто выигрывает? Наглая, настырная, тупая посредственность. Гроша не стоит такая добродетель, которая не умеет постоять за себя.

— Дядя Максим, а как по-твоему, что я должен делать?

— Откуда я знаю? Во всяком случае, не то, что делаешь. Не скрою, мы с твоим отцом говорили о тебе. И я думаю, что он прав. Не столь важно, будешь ты дальше учиться или нет; главное, как ты сумеешь реализовать себя таким, какой ты есть, во что поверишь.

— А ты во что веришь, дядя Максим?

— Прежде всего — в свою работу. А потом — в то, что жизнь — не пена для мыльных пузырей. Не то, чтобы я слишком уважал человеческое племя, его я достаточно хорошо знаю… Но все-таки человек — самая интересная шутка природы и просто безобразие, когда он расходует себя бессмысленно. Ты не согласен?

— На днях ухожу из бригады, — сказал я.

Я брякнул не думая, просто само сорвалось с языка В эти дни, после того, как я был в больнице у бати Апостола, мне не раз приходило в голову, что с вокзалом надо прощаться, но я ничего еще не решил, а сейчас вдруг я так и брякнул Еневу. Даже неприятно мне стало — еще подумает, что я тряпка и что достаточно мне прочитать нотацию, чтобы я тут же исправился, как этого от меня ждут.

— И потом?

Темные скептические глаза смотрели на меня с любопытством, и мне стало еще неприятнее.

— Потом не знаю. Пожалуйста, не говори пока отцу, я сам ему скажу.

— Врачебная тайна гарантирована, — засмеялся Енев. — А ну-ка дай руку.

Я подал ему руку. Он разглядывал мою ладонь, словно собирался предсказывать мое будущее.

— Из тебя мог бы и хирург получиться… А? Только не знаю, как насчет психической устойчивости… Ты знаешь, сейчас молодежь бежит от хирургии, предпочитает другие специальности.

— Почему?

— Да потому, что хотят есть хлеб с мякиша, а хирургия — профессия нелегкая… Подожди-ка, давай еще разок позвоним Спировой.

На этот раз Спирова оказалась на месте. Ее голос ясно звучал в трубке. Медицинских терминов я не понял, но в общем состояние бати Апостола улучшилось, ему разрешили вставать с постели на полчаса утром и вечером, но из палаты еще не выпускают.

— Искра, ты ничего не имеешь против, если я завтра зайду его посмотреть?.. Нет? Благодарю… А если после этого зайду навестить и лечащего врача? — тут его голос внезапно стал невероятно тонким. — А где ты будешь? Жалко… В театр? Значит, решила меня просвещать?.. Хорошо… Нет, вечером я свободен… Ну, когда же я опаздывал?.. Такие вы, женщины, помните только наши недостатки… Хорошо, до свидания.

Он еще подержал трубку, прежде чем повесить ее, будто ждал, что доктор Спирова, которая, оказывается, просто Искра, скажет что-нибудь еще.

— Ну вот, Петьо, ты слышал все, что надо. И даже что не надо. — Он комично вздохнул, развел руками. — Думаешь, ну и дядя Максим, на старости-то лет… Человек не знает, где найдет, где потеряет… А завтра я побеседую и с начальствующими лицами. Там у них есть очень хороший специалист, посмотрим, что еще можно сделать. Ты ходишь к больному?

— Пойду в четверг.

Я начал прощаться. Енев схватил меня за плечи и по-дружески тряхнул:

— Как говорил твой дед, а? Ни шагу назад… Чао!