Сын директора

Стоит мне подумать о том, что произошло после похорон бати Апостола, мое сознание раздваивается и я, как это часто у меня бывает, начинаю топтаться на месте. Нет, я не жалею. В первый раз в жизни не жалею о поступке, который чужд моему характеру и при других обстоятельствах выглядел бы бессмысленным и отвратительным. Трезво рассуждая, он действительно был бессмыслен, потому что изменить ничего не мог.

С другой стороны, он был неизбежным, я должен был так поступить. Не могу сказать, почему именно был должен, но чувствую, что сделал так не столько ради бати Апостола, сколько ради самого себя. А может быть, и ради других, тех, кто знал обо всей этой истории или узнал бы позже. В тот момент, когда я это сделал, я этого не понимал, но сейчас думаю, что для человека нет ничего обиднее и мучительнее, чем ненаказанная, торжествующая несправедливость…

Мы возвращались с Боянского кладбища. Батю Апостола оставили под холмиком глинистой земли, на котором могильщики поставили красную деревянную пирамидку с пятиконечной звездочкой. Народу было мало — парни из бригады, женщины из экспедиции, Шеф и Ненов, сын и невестка бати Апостола, его хозяин. И Студент пришел, хотя в бригаде уже не работал. Василев, парторг, на этот раз в синей форме железнодорожника с золотым шитьем на рукавах, сказал короткую речь — о старом работнике и честном труженике Апостоле Веселинове, беспартийном, но сознательном, участнике войн и забастовок, верном своему классу. И маленький хор спел две песни. И все.

Сын и сноха выслушали соболезнования и уехали на такси прямо на вокзал, чтобы не опоздать на поезд. Остальные пошли на автобус, который ходит из Бояны в город. Мы с Шефом и Корешем пошли пешком к трамвайной остановке по улице Бакстон на Княжевском шоссе — поразмяться.

Предвечернее солнце скрылось за большим облаком, и старые желтеющие тополя на улице Бакстонов шелестели неспокойно. Шеф рассказывал, как его старший сын, пятилетний, уже начал кататься на двухколесном велосипеде — велосипед купили у одного знакомого, который привез его из Дании в багажнике машины — и, вчера упал и разбил себе нос, но ничего страшного, дети так и растут… Шеф, который не обращает особого внимания на свой внешний вид и всегда одет небрежно, сегодня был в новом костюме и белой рубашке. Когда прошли военный поселок и справа сверкнули окна маленькой закусочной, он предложил зайти выпить по рюмке.

— Шеф, да ты никак запил? — ухмыльнулся Кореш.

— Будь спокоен.

В закусочной оказалось несколько столов без скатертей, официант, который лениво принимал заказы, и три посетителя. Официант принес водку и два салата для нас с Корешем и пиво для Шефа, поставил все на стол и зевнул.

— Ну, ребята, — сказал Шеф и поднял стакан с пивом, — за батю Апостола. Он любил это дело.

Мы не чокались, — чокаются только, желая здоровья, сказал Шеф, а какое там здоровье, когда человек умер. Не успели мы выпить, как на улице зарокотал мотор, и за стеклом витрины показался серый «запорожец» Ненова. Из «запорожца» вышел сам Ненов, аккуратно хлопнул дверцей, закрыл ее на ключ и вошел в закусочную. Удивился, увидев нас. Очень захотел пить, решил выпить лимонаду. Он подсел к нам.

— Привел немножко в порядок цветы на могиле, — сказал он и стряхнул соломинку со своего темного пиджака. — К тому ж мотор закапризничал.

— А что с ним? — спросил Шеф.

— Не знаю, зажигание что-то… Ну, земля ему пухом, Апостолу. Жалко, не могу выпить с вами, но я на машине, придерется какой-нибудь гаишник.

Он чокнулся лимонадом со стаканом Шефа, потом с нашими рюмками — они стояли на столе. Кореш повернул голову и глянул на меня. Взял рюмку и плеснул водку на пол. Прибежал официант.

— В чем дело, гражданин, почему водку вылили?

— Муха попала. Принесите другую.

Уши у Кореша полыхали. Официант посмотрел на мокрый пол, повертел головой, но ничего не сказал. Пошел за другой рюмкой.

— Кореш, ты это зачем? — Шеф не мог придти в себя.

— С гадами не чокаюсь, — тихо сказал Кореш.

Ненов все еще держал стакан с лимонадом в руке. Его русые ресницы подпрыгивали, и он выглядел страшно удивленным.

— Ты, случайно, не свихнулся? — сказал он наконец и поставил стакан на стол. — Почему ты меня оскорбил?

— Нехорошо, Кореш. Почему ты это сделал? — сказал Шеф.

— Пешо объяснит, он знает. — Кореш набычился и смотрел в сторону.

— Кореш, оставь, сейчас не время этим заниматься, — сказал я.

Я схватил его за руку, но он выдернул ее и глянул на меня свирепо:

— Нет, время… Шеф, этот, твой помощник, виноват, что батя Апостол… Он его закопал.

— Как так!?

— Так. Пешо все знает.

Я покрылся потом. То, что делал Кореш, было бессмысленно, да и скандалов я страшно не люблю. Ненов переводил взгляд с меня на Кореша и как будто все еще не мог сообразить, о чем речь. Шеф сморщился и смотрел на меня вопросительно. Я кивнул.

— Это правда.

— Что правда?

— Тогда ночью, когда батя Апостол потерял сознание, Ненов вызвал его на работу. Домой к нему ходил.

Лицо Ненова сразу успокоилось и он откинулся на спинку стула: