Сын епископа. Милость Келсона

Дункан содрогнулся, несмотря на жаркий день и жар от зловещего пламени в руке Лориса, но он был тверд в своем решении не дать мучителю удовлетворения, и потому промолчал. Слегка повернув голову в сторону, он устремил взгляд к линии ярко освещенных солнцем холмов, протянувшихся вдоль горизонта на востоке. Сверкающий край поднявшегося над ними солнечного диска ослепил его, но Дункан не отводил от него глаз, сосредоточив на нем все свое внимание, — солнце помогало ему справиться с ужасными воспоминаниями и с мыслями о том, что ждало его впереди.

«И поднял я взгляд свой на холмы, с которых шла ко мне помощь», — упорно повторял он мысленно.

— Ну, я могу тебе сообщить, что сгореть заживо — это не самый приятный вид смерти, — продолжал Лорис. — А я могу сделать ее еще менее приятным, знаешь ли. Ты мог бы заметить… да ты и наверняка заметил, что хворост сложен так, чтобы он горел как можно медленнее, чтобы твоему телу с избытком хватило времени на то, чтобы полностью вкусить муки, приносимые простым земным огнем, — прежде чем твоя душа очутится в пламени ада. Там будет куда хуже, чем ты мог бы себе вообразить. Но я могу и проявить милосердие…

Дункан сделал глотательное движение распухшим от сухости горлом и на мгновение прикрыл глаза, но солнечный диск отпечатался на сетчатке, и он продолжал видеть его — теперь солнце выглядело как предзнаменование грядущего пламени… и Дункан поспешил вернуться к тому, что он видел мысленным взором.

«Помощь мне идет от Господа, владеющею небесами и землей…»

— Да, я могу проявить милосердие, — повторил Лорис. — Если ты отречешься от своей ереси, если ты откажешься от дьявольских сил Дерини, я могу приказать, чтобы огонь стал горячим, сильным… быстрым. А если ты скажешь мне, где сейчас находится Келсон, то я могу оказать тебе и дополнительную милость, и ты умрешь еще быстрее.

Он оглянулся назад, на людей, собравшихся вокруг Сикарда, и кивнул. Тибальд Мак-Эрскин тут же извлек из ножен свой кинжал. Резкий звук металла, скользнувшего по металлу, прозвучал словно призыв к Дункану, словно обещание освобождения, — но Дункан знал, что он никогда не позволит себе купить облегчение для тела ценой предательства, ни предательства своего собственного разума, ни веры в своего короля и данных ему клятв.

— Смотри, смотри! Его лезвие так остро! — прошептал Лорис, когда Тибальд подошел к ним. — Смотри, как он сверкает на солнце, как он ловит отблески огня…

И когда Тибальд поднес кинжал к самым глазам Дункана и повернул его так и эдак, грязно улыбаясь, Дункан обнаружил, что смотрит на лезвие, как кролик на удава, следит за его движениями… и лишь моргает, когда отражение огня факела падает прямо на его глаза.

— Да, огонь горяч, но сталь может принести сладкое освобождение, — все шептал и шептал Лорис, свободной рукой забирая кинжал у Тибальда.

Он повернул лезвие и плашмя мягко приложил его к горлу Дункана, прямо к тому месту, где тяжело колотился пульс, и Дункан ощутил прохладу, такую утешительную прохладу… и закрыл глаза, дрожа.

«Так легко уступить… так легко…»

— Это может быть очень легко, Дункан, — мурлыкал над его ухом голос Лориса. — Это почти не больно. Ты вынес уже куда больше страданий. Говорят, есть крошечная точка, вот тут, сразу за ухом…

Дункан почувствовал, как острие кинжала на мгновение прижалось к его коже, нежным, ласкающим движением, — но он не успел прижаться к нему, оно уже отодвинулось. Жар от пламени факела колотился в его закрытые глаза, делая воспоминание о прохладе металла еще слаще и приятнее…

«О, милостивый Иисус, пожалей своего слугу!» — в отчаянии взмолился он.

— Ну что, ведь хочется, а? — шептал Лорис, снова поглаживая горло Дункана плоской стороной лезвия. — Ах, но ведь это был бы такой желанный обмен, разве не так, Дункан? Мгновенное милосердие кинжала — против безжалостного жара костра. Ну же, ведь ты можешь это сделать, хотя ты и ослабел, ты можешь… а иначе тебя настигнет пламя. Если ты скажешь мне то, что я хочу знать, я окажу тебе милосердие… Ты можешь сам…

«Ты сможешь сам…»

Дункан с трудом разлепил веки, — ловушка внезапно стала слишком очевидной, даже для его притупленных чувств. Лорис пытался вовлечь его в страдание куда более длительное, нежели страдание на простом костре. Лорис предлагал ему вовсе не соup dе grасе — смертельный удар, прекращающий страдания и нанесенный из милосердия, нет. Лорис предлагал обменять смерть от огня на смерть Дункана от его же собственной руки — а это повлекло бы за собой куда более тяжкие последствия, чем простая смерть тела, — ведь Дункану предстояло предстать перед судом Господа…