Сын эрзянский

«Кля патя» дала ему толстую бумагу и велела срисовать с иконы голову Христа так, как она там изображена. Она оставила в комнате его одного и ушла проводить урок. Степа нарисовал голову сначала простым карандашом, затем — красками. Все выполнил точно, стараясь подобрать нужные расцветки. Но не удержался и от себя пририсовал цветы к терновому венку, много разных цветов. «Ну, какой венок без цветов!» — думал он.

«Кля патя» долго рассматривала рисунок, поджимала губы, хмурилась. Ее лоб то покрывался складками, то снова разглаживался. Было ясно, что в ней происходила борьба между желанием похвалить и таким же желанием отчитать.

Наконец она спросила:

— Кто тебя научил рисовать? Отец?

— Нет... Наш отец не рисует.

— Твой отец разве не иконописец? — удивилась учительница.

— Нет, — опять сказал Степа.

«Кля патя» поджала тонкие губы и произнесла всего лишь: «М-м-м-м!»

После этого Степа не раз бывал у учительницы и рисовал для нее иконы, пока не вышли все краски. Об этих срисованных Степой иконах знали, конечно, и поп, и церковный староста. Они рассматривали их и качали от удивления головой.

12

Весной, когда выпускали старший класс и из Алатыря опять приехал тот же господин, который присутствовал прошлой весной, учительница показала ему Степины рисунки. Он их похвалил. Два рисунка обещал взять с собой и показать алатырскому церковному начальству. А Клеопатре Елпидифоровне он заметил, что этих темных эрзянских ребятишек прежде всего следует воспитывать верными подданными царю и церкви и меньше заниматься их художественным воспитанием.

Из пятнадцати школьников, с которыми Степа три года назад сел за парту, до выпуска проучились всего лишь пять ребятишек — четверо мальчиков и одна девочка. Каждому выпускнику было выдано на руки свидетельство, в котором было указано, как он окончил училище. В свидетельстве Степы не было особенно высоких оценок, но не было и плохих. Читал он хорошо, а вот арифметику не любил и был в этом предмете слабоват. Степа не особенно огорчался — он считал, что ему арифметику знать не обязательно, так как у отца никогда не будет много денег, а какие есть, легко сосчитать и на пальцах...

Окончив школу, Степа стал собираться домой. Кончилась его жизнь в Алтышеве. Отец приехать не обещал. Ему сейчас некогда, он занят полевыми работами. Степа пойдет пешком, к этому он давно привык. Поклажа небольшая: школьная сумка с двумя книгами для чтения, которые он обменял у сына церковного старосты, несколько исписанных тетрадей, листа три чистой бумаги и три цветных карандаша, которыми его одарила «Кля патя».

Степа уже готов был тронуться в путь, но из школы прибежали две девочки и сказали, что «Кля патя» просит его сейчас же прийти.

— А что ей надо от меня? — спросил Степа.

— Не знаем, что надо, только велела позвать Нефедова Степу, — сказала одна из девочек.

— Иди, иди, сынок, коли зовет учительница, — вмешалась бабушка Олена.

«Да, придется идти», — подумал Степа, снимая с плеча сумку.

В комнате учительницы Степа увидел попа и церковного старосту. Они сидели за столом и о чем-то разговаривали с хозяйкой. Степа снял шапку и остановился в дверях, несколько удивленный этой неожиданной встречей. Староста повернул к нему бородатое лицо и сердито пробасил:

— Ты чего входя не крестишь лоб?

Признаться, увидев их, Степа растерялся от неожиданности. Он перекрестился и молча ждал, что ему скажут дальше.

Староста снова заговорил с попом, не обращая внимания на Степу.

— Намалюет, батюшка, не хуже городского богомаза, намалюет. Главное, не надо платить.

Поп провел сухой ладонью по лысому черепу, посмотрел сонными глазами на Степу и лишь потом сказал:

— Было бы для другого места, тогда пусть бы мазал сколько хотел, а то ведь в божий храм.

— Да ведь знаем, батюшка, что храм. Икона-то будет при входе на двери, с наружной стороны. Городской богомаз лучше не сделает, а сдерет втридорога. И «Клен Падихоровна» то же самое скажет, — сказал староста и взглянул на учительницу.

— Я думаю, батюшка, он нарисует хорошо, — заговорила учительница и тут обратилась к Степе: — Ты сможешь рисовать красками, разведенными на масле?

Из их слов Степа понял, что им надо что-то нарисовать. О таких красках, которые разводятся на масле, он не имел ни малейшего представления. Но и сказать об этом он тоже не мог. Совершенно неожиданно ему представился случай хотя бы увидеть эти краски.

— Не пробовал, может, сумею, — ответил он.

— Денег не нужно платить, вот что главное! — убеждал староста упрямого попа.

Поп наконец сдался. Он почесал лысину и промолвил:

— Пусть попробует, там посмотрим...

Староста поднялся из-за стола, надел картуз с высоким околышем и лакированным козырьком и махнул Степе рукой, чтобы он следовал за ним. Они пошли в церковь. Поднимаясь по ступеням паперти, староста показал взглядом на широкую входную дверь и сказал:

— Видишь лысину на этой двери? Так вот, на ней нужно изобразить Саваофа. Если хорошо сделаешь, дам тебе пятак на семяки, сделаешь плохо — надеру уши! Понял?

Степа ничего не ответил.