Сын эрзянский

От пирогов Степа перешел к горшкам. С ними дело обстояло куда проще. Он снял с них крышки и первым делом съел пенку: до возвращения матери на них образуется новая, не такая толстая, заманчиво поджаристая, но уже не важно. Он отпил понемногу из трех горшков через край и подступил к кувшину со сливками. Кувшин был старый, почерневший от времени. Вверху краешек немного откололся, но мать искусно приладила осколок на место и залепила куском холста, смазанного клейстером. Из него было трудно пить через край густые сливки. Степе пришлось взять из берестяного кузовка, висевшего здесь же под лавкой, ложку. Сливки ему особенно понравились. Степа хотел лишь попробовать их, но спохватился слишком поздно, когда уже наелся досыта. А ведь мать наказывала ничего не трогать. И Степе ничего не оставалось, как облизать ложку и положить ее на место в кузовок. Что сделано, то сделано, мать, может быть, не догадается. Степа старательно вытер тряпкой лавку, где было накапано сливками и молоком, и успокоился. Опять вышел под окна. На улице солнечно, тепло, на ветках ветлы появились первые зеленые стрелочки будущих листьев. В воздухе пахнет первой терпкой зеленью. Степа сел на завалинку, достал из-под мятой пожухлой соломы свои черепки и гладкую палочку. После того как Иваж ушел с дедом Охоном, Степе никто не делал игрушек. Эти черепки — его игрушки, стадо коров. Он их расставил на земле у завалинки, себя вообразил пастухом дядей Охремом. На стадо напали два волка, но пастух не дремлет. Он схватил палку и расправился с ними. Так им и надо, будет неповадно нападать на стадо. Дядя Охрем для Степы самый близкий, кроме деда Охона, которого он считал человеком семьи. Но дед Охон бывает редко и всегда на короткое время. Дядя Охрем заглядывает чаще, а перед окнами проходит каждый вечер, когда с пастбища возвращается стадо. Утром он проходит рано, Степа в это время спит.

Когда Степа вырастет большой, он, как и дядя Охрем, станет пасти баевское стадо и убивать палкой волков...

На завалинке стало припекать солнце. Степе надоело играть, он собрал свои черепки и, сунув их под трухлявую солому, уселся поудобнее, привалившись спиной к стене. У него есть дружок — Мика, мальчик из Савкиной семьи. Но его сегодня что-то не видно, может, с матерью пошел к дальней бабушке в гости, а может, сидит дома. Степе скучно одному, он чуть не заснул на завалинке. Но на улице стали появляться возвращающиеся из церкви, он оживился, слез с завалинки и стал смотреть в большой проулок. Своих он узнал еще издали. Мать с отцом несли на руках свои зипуны. За ними лениво плелась Фима. Она, наверное, устала. Степа ни за что не пошел бы в такую даль.

— Ждешь нас? — улыбнувшись, сказал отец и потрепал за волосы. — Посидим немного с дороги...

Степа пристроился рядом с отцом.

— Заходите в избу, сейчас будем обедать, — сказала Марья, проходя в ворота.

— Качался на качелях? — спросил Дмитрий сынишку.

— Немного покачался, после пас стадо и убил палкой двух волков, — сказал Степа.

Дмитрий засмеялся.

— Ты как дядя Охрем. Вот подрастешь еще годика два-три и взаправду пойдешь с ним коров пасти. У него нет подпаска, дочки помогают.

— Я могу и сейчас пойти! — похвалился Степа.

Дмитрий взял его на колени, погладил по светлой голове, заглядывая в глаза. Глаза у Степы светло-синие, щеки румяные, нос материнский, прямой, ноздри широкие. Растет он плохо. Видно, пошел в деда Ивана, тот был невысокий, но коренастый.

— Дмитрий, ты сегодня зайдешь в избу или хочешь уморить нас голодом? — сказала Марья, открыв окно.

— Пойдем, сынок, напоим гнедуху и зайдем в избу, — сказал Дмитрий, опуская с колен сына.

Они принесли с огородного колодца два ведра воды, вылили ее в колоду. Пусть гнедуха пьет, когда захочет. Над колодой повесили вязанку сена.

— Вот теперь и для лошади будет пасха, — усмехнулся Дмитрий.

В избе их уже ожидал накрытый стол — щи с курицей, каша, пироги. После длительного поста, когда три раза в день ели капустные щи, заправленные конопляным маслом, и картошку с капустным рассолом, эта еда любому покажется роскошной.

— Степу не пускайте за стол, он сегодня согрешил, разговелся до окончания обедни, — сказала Марья, когда стали садиться за стол.

— Я, мама, совсем не грешил. Правда, немного поел молока и попробовал сливок. Но, ей-богу, я хотел только попробовать, — оправдывался Степа.

— Знаю, знаю, как ты пробовал, — говорила Марья. — Половину кувшина выхлебал.

Степа с удивлением посмотрел сначала на отца, потом на мать.

— Откуда вы знаете, что выхлебал я? Ведь вы не видели, вас не было дома. Может, это сделала кошка...

Фима не выдержала, прыснула.

Улыбнулся и Дмитрий.

— Посмотри туда, — сказал он, показывая на икону в углу. — Они оставались дома и видели, что ты делал. Они видят все, от них ничего не спрячешь.