Сын эрзянский

Настасья остановила прялку и подошла к столу. Ее маленький сынишка — Спирька — давно уже здесь, смотрел на своего двоюродного брата затаив дыхание.

— Вай, мамыньки родимые, такого сроду не приводилось видеть! — воскликнула Настасья. — Солоница — синяя, ложки — красные.

— Карандаш красный, потому и ложки красные, — сказал Степа, не отрываясь от рисунка.

Настасья постояла у стола, посмотрела на рисунки и вернулась к своей прялке. Ее больше заинтересовали цвета, чем рисунки. Помедлив, она спросила:

— Этими карандашами платок нельзя покрасить? Уж больно яркий цвет!

— Чего говоришь, сноха, кто красит платки карандашами? Чай, всякая вещь предназначена для своего дела, — сказала бабушка.

Она не могла отойти от стола, любуясь, как рисует внук.

Со двора пришел попить Ваня, подошел к Степе, постоял, посмотрел и ушел. Вскоре в избу вошел и дед Иван.

— Какие ты тут небылицы чертишь? — сказал он Степе. — Где взял бумагу?!

— Не греми в избе, бумагу дал ему учитель, — заступилась за Степу бабушка Олена.

Дед Иван замотал головой.

— В жизни не поверю, чтобы учитель стал раздавать такое добро. Бумага денег стоит, бестолковая старуха!

От его сердитого окрика позванивали оконные стекла. Бабушка Олена ушла в предпечье, решив не связываться. Дед Иван не любил, когда ему противоречили.

— А ну, давай сюда бумагу и карандаши, отнесу их учителю. Кто знает, может, ты их украл. Осрамишь меня на все село. На вас надежды нет, один врет, другой ворует. Ну, если и вправду украл, тогда держись!

Степа старался объяснить, что он не украл эту бумагу, но все было напрасно. Дед отнял у него бумагу и карандаши, опять надел новый зипун и ушел в школу. Степа от нечего делать вышел во двор, достал из-под навеса свою кадочку, взглянул и остолбенел. Вдоль кадочки была трещина. Кто-то ее по краю ударил топором. Хорошо был заметен след его лезвия. Степе сделалось так больно, что у него брызнули слезы.

Ваня увидел, что он плачет.

— Тебя дед побил?

— Нет, дед меня не тронул... Кто-то кадочку ударил топором, и она треснула.

— Кто же, кроме тебя самого, мог ударить? Кому нужна твоя кадочка?

Дядя Проня взял из рук Степы кадочку, осмотрел ее со всех сторон, покачал головой.

— Ничего, не огорчайся, это дело поправимо, — сказал он. — Ты ее пока доделывай, потом мы на нее наденем два обруча, снизу и сверху.

Степа успокоился. Конечно, с обручами кадка будет выглядеть хуже, да что поделаешь, треснутое снова не склеишь.

Из школы дед Иван вернулся сумрачный и снова взялся за работу. Лишь спустя некоторое время он принялся ворчать:

— Дал же мне всевышний внуков, покою от них нет. Вместо того чтобы заниматься делом, бегаю из-за них целый день...

Действительно, старик сегодня дважды попадал впросак. Первый раз потому, что поверил одному внуку, второй — что не поверил другому.

Степа полностью зачистил кадочку внутри, сгладил неровности. Оставалось лишь вставить дно и набить обручи. Степа положил кадочку под навес и пошел в избу. Дед ему ничего не сказал про бумагу, Степа не знал, куда он ее дел. В избе он заметил, как Спирька чем-то старательно занимается за столом. Ну, конечно же, это его бумага, и Спирька рисует на ней.

— Ты чего делаешь? — крикнул Степа, подбегая к столу.

— Лоску делаю, — невозмутимо ответил Спирька. — Мои лоски луце твоих — они длинные.

Степа вырвал у него из-под рук бумагу, отобрал карандаши, но было поздно. Вся бумага была исчерчена красными и синими кривыми линиями, карандаши изгрызаны и измусолены. Что он теперь может нарисовать и что покажет учителю? Степа не выдержал и расплакался. Ему было не так жаль бумаги и карандашей, как обидно было оказаться в глазах учителя обманщиком. Ведь он обещал показать ему все, что нарисует, и даже похвалился сделать это не позже завтрашнего дня. Теперь завтра хоть не иди в школу...

4