Сын города

Девушка собралась с духом и пружинистой походкой зашагала к ступеням.

Глава 43

Холодная вода смыкается над головой – я в ловушке. Провода связывают меня, кусают. Я борюсь, но до заветного воздуха по-прежнему несколько дюймов. Чувствую, как слабею, кровь змеится из ран. Священная река сжимает меня, словно кулак.

И, пока я лежу там, скованный и истекающей кровью, мои последние мысли устремляются к девушке на берегу, девушке, у которой, как у меня, теперь город в коже.

Представляю, что она почувствует, когда за мной явятся черные скользкие фигуры.

(Я знаю: явятся – они всегда забирают долги.)

Ей придется смотреть, как они ступают в воду и забирают цену, которую я им пообещал. Пытаюсь вообразить, что она простит меня, что поймет, но, по правде, знаю, что этого никогда не случится.

«Какой-то никудышный компонент… В жизни им не воспользуюсь».

Я не лгал словами, но лгал тоном и поведением, улыбкой – мне пришлось, иначе упрямая девчонка повесила бы все на свою совесть, а я никак не мог позволить ей этого сделать.

Умирая, я по-прежнему чувствую, что предал ее.

А потом вижу свет, сияющий человеческий силуэт, прыгающий в реку, и мое сердце вжимается в ребра. Паника стискивает горло в пульсирующую точку. Я мотаю головой из стороны в сторону, давясь бесчисленными каплями Темзы, изо всех сил пытаясь прокричать: «НЕТ!»

Погрузившись в воду, сияющая девушка начинает гореть.

– Лек!

– Лек!.. – в моем сне это был крик. Сейчас в ушах отдалось только слабое хрипение. – Лек…

Обильный мусор перетекает по моей коже, и я чувствую соки, смачивающие ее, латая. Я омыт старой дождевой водой, липкой кока-колой и обмазан кисло-сладким соусом. Они – такой же город, как бетон и асфальт, эти выброшенные сокровища: питательный бульон для моего почти разрушенного организма.

После нескольких попыток я умудряюсь согнуться в пояснице и сесть. Мусорное одеяло скатывается прочь, и солнечный свет прокалывает приятную безопасную тьму.

– Тьфу! – я выплевываю несколькочасовую кровь, похлопываю вокруг, ища копье.

– Ой-ой, какой непорядок. Ты проснулся.

– Глас? – глаза приспосабливаются, и мусорный дух вплывает в фокус передо мной. Я слышу его глубокий грудной голос, но его тело – не то, что я ожидаю увидеть. – Ребенок? Глас, пообещай больше так не делать.

– Почему? – он, кажется, обиделся. Взгромоздившись на холм из молочных коробок и старых мониторов, Гаттергласс опирается подбородком на пальцы-соломинки.

– Потому что это жутко, вот почему. Ты почти такой же древний, как Отец Темза, а созерцание тебя в виде гниющего плода заставляет меня чувствовать себя старым.

Он фыркает:

– Говоришь, как твоя подружка.

В памяти вспыхивает свет: натрий горит, шипя и тая…

– Электра не говорила вслух, – напоминаю я.

От смущения жуки выпирают на щеках:

– Извиняюсь. Я имел в виду… ты знаешь, кого я имел в виду.

Я выскребаю из глаз песок и смотрю через свалку на город. Внушительные линии Лондона проступают в утреннем смоге.

– Неважно. Где Бет? Кажется, мне снилось, что она здесь, она… – мне приснилось, что она меня поцеловала, но я не решаюсь это сказать, не сейчас, когда перед глазами светится воспоминание об Электре.

Гаттергласс немного сжимается. Жуки бегут из-под его манжет:

– Она ушла.

– Что? Пошла домой?

Его голова – футбольный мяч сдувается немного сильнее.

– Она пошла к Святому Павлу, Филиус, – признается он. – Сказала, что попытаться убить Высь.

Что-то холодное скользит по моим ребрам. «Попытаться убить Высь». Какое нагромождение слов вместо простого «самоубийства». Я пытаюсь собрать мысли в кучку:

– Пропал кто-нибудь еще? – вопрос звучит вполне разумно, хотя сейчас мне больше ни до кого нет дела. «Бет ушла».

– Белосветные говорят, что уже несколько часов не видели русского, которого ты нанял. Он вспыхнул к девчонке неожиданной любовью.

– Он взял с собою солдат?

– Нет, пошел один.

Я чувствую вкус яда во рту.