Сын императрицы

Возможно, у нее появились какие-то сомнения в последние годы, особенно после восстания Костюшко, охватившим практически все занятые земли и доставившим русским войскам много хлопот и большие потери, но о том Лексей лишь предполагал. Во всяком случае, не стала удерживать за собой Варшаву и центральные воеводства, наиболее яростно оказавшие сопротивление, передала их Пруссии при последнем, уже третьем разделе страны за год до ее смерти. С преемником, Павлом, речь на эту тему не заводил, не видел смысла — насколько тот выступал противником принятых матерью мер, а с Польшей оставил как прежде. Именно он вместе с союзниками четыре года назад принятой тогда Петербургской конвенцией поставил последнюю точку в истории Речи Посполитой как государства — она перестала существовать даже формально. Вот так, в раздумьях о своенравном народе в несчастной стране, проехал эти земли, дальше путь пролегал на родной стороне, за два года на чужбине даже соскучился по ней.

Прибыл в Санкт-Петербург позже, чем планировал — в середине апреля, — застрял в распутицу на Порховской дороге, построенной по указу императрицы лет пятнадцать назад. По ней добирался от самой Варшавы через Гродно и Динабург (*Даугавпилс), бывшие польско-литовские города, ставшие теперь российскими. Хотя этот тракт считался имперского значения — с почтовыми ямами, казенным содержанием и ремонтом, — но все же пришлось ждать две недели в маленьком городишке перед Псковом, пока хоть немного высохнет грязь. В родном доме встретили слезами и объятиями, обе семьи стосковались за долгое отсутствие мужа и отца. Дети заметно выросли, а самый старший, Лексей, стал совсем взрослый — ему уже исполнилось двадцать. В следующем году закончит морской корпус — тамошнее начальство не отказало президенту Адмиралтейств-коллегии в приеме внебрачного сына, так же, как когда-то приняли его самого в шляхетский корпус по тайному ходатайству матери-государыни. Впрочем, в том же заведении вместе со старшим братом учился второй сын, Миша, которому пошел шестнадцатый год, вымахал с отца, только силенок маловато, уж больно худой!

День Лексей отдал семье, а на следующий отправился в Михайловский замок — новую резиденцию царственного брата на островке в месте слиянии Мойки с Фонтанкой. Туда Павел переселился в прошлом году сразу по окончании строительства, сам рисовал его эскизы, следил за постройкой своего детища. Встретились душевно, Лексей, собственно, не ожидал от обычно не щедрого на чувства брата такой горячности — тот обнял его, а глаза даже заблестели от влаги, как будто вот-вот расплачется. У самого тоже защипало на сердце, прижал к себе, так они простояли минуту без слов, как самые близкие люди после долгой разлуки. Уже позже, отойдя от первой радости, принялись рассказывать друг другу о всем важном, что пережили за минувшие годы. После же Павел высказал наболевшее и в чем ожидал помощи:

— Есть много того в нашей державе, что мне не нравится, стараюсь поменять, а все выходит впустую! С тем же дворянством — хочу привязать к делу, чтобы была польза от каждого, ан нет, так и норовят вывернуться, лишь о себе заботятся, а на государственную нужду им наплевать! В коллегиях бардак, сам черт ногу сломит и никто толком не знает. Или вот с армией — с дисциплиной и порядком неладно, на учениях из рук вон справляются, хоть увольняй каждого второго, начиная с генералов. Хоть с флотом неплохо, вот как ты поднял его — бьем на раз даже англичан, уж раньше о таком подумать не мог! Вот, Лексей, надобно тебе взяться за новое дело, думаю, даже уверен, что никто лучше не справится. Назначу канцлером с подчинением тебе всех коллегий — как штатских, так и воинских, — выше тебя никого не будет и за всех отвечаешь ты. Что да как — мы еще разберем, но главное сейчас скажи — готов ли взяться за столь тяжкий труд, подставить мне плечо?

По сути Павел признался в своем бессилии, неспособности справиться с поставленными перед собой задачами и намерениями. Притом взялся с самого начала круто, пытаясь скорее справиться, а в результате за минувшие годы практически ничего не добился или сделал только хуже. В своем нетерпении напоминал прадеда, но не имел его силы и напористости, теперь сдался и звал на помощь удачливого брата. Лексей реально оценивал свои возможности, при всем желании не мог исполнить возлагаемые на него надежды, о том аккуратно попытался донести: